НЕСКУДЕЮЩАЯ ЖИЗНЬ

Долгие годы писал Айвазовский и штиль и бури на Черном море. Казалось, что художник запечатлел на тысячах полотен все его состояния и оттенки. Поэты воспевали в стихах его картины. Современники давно называли его певцом моря. Но сам художник в последние годы не вполне был доволен своими картинами.

На шестьдесят четвертом году жизни Айвазовский написал картину и назвал ее: «На Черном море начинает разыгрываться буря». Но потом она получила более короткое и точное название - «Черное море».

Раньше художник любил яркие краски, световые эффекты, сияние прозрачных морских вод в лучах солнца или лунные дорожки на подернутой легкой рябью поверхности моря, волнующие картины стихийных бедствий и бурь. Теперь он написал море по-иному. Не было на картине яркого солнечного освещения. Вода не переливалась всеми цветами радуги. Не громоздились угрожающие высокие валы. Море было простое и сильное, сильнее чем во время самого грозного шторма. День на море серый, облачный. Ветер нагоняет одну гряду волн на другую. Море только еще предвещает бурю, но волны уже упруги и сильны. Нет на картине ни тонущих кораблей, ни людей, спасающихся от кораблекрушения, на обломках мачт. Ничего кроме сурового, величавого моря.

Слухи о том, что Айвазовский написал необычную для себя картину, быстро дошли до Петербурга и Москвы. Павел Михайлович Третьяков, собиратель лучших творений русских художников, приобрел «Черное море» для своей галереи.

В галерее Третьякова перед «Черным морем» стояли толпы народа. Были там просто любители живописи, были и знаменитые художники.

Шумной группой пришли художники-передвижники вместе с Иваном Николаевичем Крамским. Крамской был великим авторитетом в искусстве и строгим критиком. Он и его друзья долго восхищались новой картиной Айвазовского.

- Это одна из самых грандиозных картин, какие я только знаю, - заговорил, наконец, Крамской. - На ней ничего нот, кроме неба и воды, но вода - это океан беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый, бесконечный, а небо еще бесконечнее. И обратите внимание, она выделяется даже здесь, - Крамской сделал широкий жест в сторону многочисленных зал, где находились величайшие произведения русского искусства, - даже в таком собрании она поражает смыслом и высокой поэзией...

По выходе из галереи Крамской и его друзья не разошлись, а гурьбой направились по узкому переулку к Москве-реке.

Здесь на свободе они продолжали говорить о новой картине Айвазовского. Давно художники уже не были так взволнованы. А Крамской горячо заявил:

- Вот человек молодеет. И какой он молодец! Конечно, он много пишет неважного, но тут же дает вещи феноменальные в полном смысле слова... Да, что и говорить... Он звезда первой величины, и не только у нас, а в истории искусства вообще.

Иван Константинович был стар. В таком возрасте рука слабеет, воображение и чувства не так пылки, как в молодые годы. Но возраст не имел власти над художником. Его талант с годами окpeп, углубился. Айвазовский и раньше постоянно работал, теперь же он трудился еще энергичней. На душе у него было мирно и спокойно.

Он снова женился, на этот раз на армянке, молодой, очень красивой вдове. Вторая жена Ивана Константиновича, Анна Никитична, благоговела перед своим мужем и создала в доме счастливый семейный уют. Дочери от первой жены часто навещали своего знаменитого отца. Они повыходили замуж, у них были уже свои дети. Одна из дочерей со своей семьей жила в его доме. Большая семья окружала теперь Ивана Константиновича.

В Феодосии он был самым известным и уважаемым человеком.

Прохожие любовались им, когда он совершал ежедневно свой обход - не прогулку, а именно обход - города.

Заложив руки за спину и слегка подавшись вперед, всегда строго одетый, с пышными седыми бакенбардами и чисто выбритым подбородком, он прохаживался по улицам Феодосии, взыскательно оглядывая все: и давно построенные дома с их портиками и колоннами, и недавно начатые строения, и людей, почтительно приветствовавших его...

Айвазовский любил свой родной город. С годами любовь к Феодосии, как и к дорогой его сердцу живописи, все возрастала. Иван Константинович многое сделал, чтобы Феодосия стала красивее, благоустроеннее.

Долго, очень долго страдали феодосийцы от недостатка питьевой воды. Маленький Ованес сам в детстве подолгу стоял в очереди к фонтану за ведерком воды. Теперь художник решил спасти Феодосию от этого постоянного бедствия.

Недалеко от Феодосии Иван Константинович приобрел имение Субаш. В Субаше был прекрасный водный источник. Но Иван Константинович не мог сам спокойно пользоваться этой водой, пока остальные жители Феодосии страдали от безводья. И он пишет в городскую думу: «Не будучи в силах долее оставаться свидетелем страшного бедствия, которое из года в год испытывает от безводья население родного города, я дарю ему в вечную собственность 50 000 ведер в сутки чистой воды из принадлежащего мне Субашского источника».

В городе построили водопровод, и жители получили воду. Феодосийцы сложили песни о добром художнике и распевали их по всему городу, а потом воздвигли три фонтана. Один из них стоял на бульваре. Он изображал женщину. В руке она держала раковину. Из этой раковины лилась струя воды в каменный бассейн. А внизу, у подножия статуи, была палитра, украшенная лавровыми листьями. На палитре - надпись: «Доброму гению». На собственные средства Айвазовский выстроил здание для Археологического музея.

В Феодосии не было тогда театра. У Айвазовского часто гостили его друзья - знаменитые музыканты и артисты. Иван Константинович всегда просил их давать концерты феодосийцам на сцене его картинной галереи.

Феодосийцы слышали здесь известного русского композитора и пианиста Рубинштейна, знаменитого польского скрипача Венявского, великого армянского композитора Спендиарова, видели игру многих петербургских и московских артистов.

Те годы были глухими и мрачными в жизни русского общества. Антон Павлович Чехов сказал о той поре: «Боялись громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боялись помогать бедным, учить грамоте». Айвазовский ничего этого не боялся. В Феодосии он создал приходскую школу и отпускал деньги на ее содержание, постоянно помогал гимназии. Феодосийские учащиеся были частыми гостями в доме великого художника. Иван Константинович всегда принимал их приветливо, радушно, дарил им свои рисунки.

В Феодосии не было железной дороги и большого морского порта. Айвазовский, пользуясь своим влиянием, добился, чтобы в городе построили железную дорогу и улучшили порт.

В Петербурге, где художник постоянно хлопотал в правительственных учреждениях о нуждах родного города, Феодосию стали называть «страной Айвазовского».

Но Иван Константинович делал все это не из честолюбия. Скромный и приветливый, он всегда приходил на помощь бедным людям. Художник был счастлив в родном городе - здесь он родился, жил и работал. Он заботился о Феодосии потому, что это была его родина. Он был добрым и славным гражданином родного города. Человек, любящий родной город, любит всю свою страну. Айвазовский был патриотом в жизни и в искусстве

В эти годы, на склоне лет Айвазовский создал задуманную им еще в юные годы серию картин о Пушкине.

Россия чествовала своего великого поэта Александра Сергеевича Пушкина. 6 июня 1880 года на Страстной площади и Тверском бульваре, на прилегающих к ним улицах и переулках Москвы с самого раннего утра наблюдалось большое скопление публики. В этот день на Тверском бульваре открывали памятник Пушкину.

Перед памятником прошли представители многих русских городов. При открытии присутствовали знаменитые писатели и поэты: Тургенев, Достоевский, Островский, Аксаков, Писемский, Майков, Плещеев... Произносили горячие, страстные речи. Гора живых цветов скрыла гранитный постамент памятника.

В том же году в Петербурге, в Обществе поощрения художников, открылась пушкинская выставка. На ней были рукописи, письма поэта, его личные вещи, издания его книг, альманахи первой трети XIX века, в которых печатались стихи Пушкина, сочинения поэта на иностранных языках, книги о поэте, романсы Глинки на слова Пушкина, рисунки, фотографии, несколько картин, посвященных поэту. Открывала всю эту выставку огромная картина Айвазовского «Пушкин там, где море вечно плещет». Ее поместили при входе на выставку.

Айвазовский посвятил Пушкину девять картин. Все они были о юном Пушкине, о пребывании поэта в Тавриде и Одессе. Одну картину Айвазовский решил написать совместно с Ильей Ефимовичем Репиным.

Репин! Давно они знают друг друга, а подлинное сближение началось в ту памятную зиму, когда шла война с турками. Иван Константинович на всю жизнь запомнил тот хмурый зимний день.

После полудня второго января 1878 года в Петербурге была получена телеграмма командующего войсками Одесского военного округа. В ней сообщалось: «В дополнение телеграммы № 5 доношу, что после 12 1/2 часов бомбардировка турками Феодосии не возобновлялась, а в седьмом часу броненосцы отошли на запад. В доме Айвазовского бомба пробила две стены и разорвалась в зале».

Позже стали известны подробности. Передавали, что в Феодосийском доме художника осколком бомбы разбит бюст Ивана Константиновича.

Вечером у Айвазовского собрались знакомые художники. Позже всех явился Репин. Еще в дверях кабинета Илья Ефимович возбужденно произнес:

- Разрешите вас обнять, дорогой Иван Константинович! Воистину скажу: Айвазовский в скульптурном изображении пал жертвою войны. Турки как бы мстят вам за свое поражение.

Айвазовский был растроган. От волнения он ничего не мог сказать, а только крепко обнял и поцеловал Репина. Гости обступили Ивана Константиновича и Илью Ефимовича. Усаживаясь на любимое место у овального стола, Репин добавил:

- Мы с вами, Иван Константинович, в своем роде однополчане: оба бьем по этим зарвавшимся янычарам. Вы своими бесчисленными картинами о победах русского флота над турками, я же своими «Запорожцами».

- Это вы верно сказали, Илья Ефимович. Никто не упрекнет, что мы, художники, не воюем с неприятелем. Каждая победа наших войск на суше или на море радует меня как русского в душе, и дает мысль, как художнику, изобразить ее на полотне.

- Скажите, Иван Константинович, - снова заговорил Репин и глаза его стали печальными, - что слышно о положении ваших соплеменников? В Турции ведь проживает много армян.

- Да, мой друг, не только в Турции, но и в Болгарии, где идут бои. Мне пишут, что армяне, помогающие с самого начала военных действий нашим войскам, при оставлении ими вражеской территории, уходили вместе с русскими войсками.

- Как же они теперь будут?

- Молодые армяне участвуют в боях вместе с русскими солдатами, а старики, женщины, дети перешли на положение беженцев. И хорошо сделали, ибо есть сведения, что во многих местах турки намереваются устроить резню армян.

Репин порывисто поднялся и почти вплотную подошел к Айвазовскому, который во время беседы стоял, прислонившись к книжному шкафу.

- Иван Константинович, я ведь не из простого любопытства расспрашиваю... Я с Украины и люблю ее всем сердцем. Кому же неведомо, сколько горя испытали украинские люди в проклятой Туретчине. Сколько наших погибло там в жестокой неволе! А разве забудутся те времена, когда турецкие полчища совместно с татарами топтали и кровью заливали украинскую землю, жгли села, города, глумились над женщинами, убивали стариков, детей. Страшно вспомнить! А теперь турки над армянами, болгарами, греками глумятся. Сколько семей осталось без крова, без хлеба... Так вот, Иван Константинович, я хотел бы чем-нибудь помочь несчастным армянам-беженцам. Научите, как это сделать.

Репин был глубоко взволнован. Слова, с которыми он обратился к старому художнику, шли из глубины души.

Айвазовский с трудом сдержал слезы. Он крепко сжал обе руки Репина.

- Спасибо, друг! Не от меня одного, от всех обездоленных войной спасибо! - Иван Константинович горячо поцеловал Репина. - Я думаю отправиться в Феодосию в ближайшее время, не дожидаясь начала весны, так как мое пребывание там может быть сейчас полезно. Ходят слухи, что в Крыму появились первые беженцы - армяне и греки. А от вашей помощи, Илья Ефимович, не откажусь и благодарю вас за нее как русский художник русского художника и как армянин - брата-славянина.

Айвазовский приехал в Феодосию ночью. В доме засуетились, забегали с фонарями. Иван Константинович прошел прямо в зал. Там уже не было заметно никаких следов недавнего разрушения: к его приезду постарались закончить ремонт.

Он отказался от ужина и сразу же лег в постель, утомленный дорогой.

Когда он проснулся, было еще рано. В доме было тихо, все спали. Айвазовский лежал некоторое время, прислушиваясь к предутренней тишине родного дома. Еще с детских лет он любил эти мгновения, когда рождался новый день и душа предвкушала новые впечатления, когда казалось, что каждый день сулит ему еще неизведанные радости.

Но сегодня он проснулся от ощущения тревоги. Айвазовский начал одеваться. Тревога подгоняла его, заставляла торопиться, а куда он и сам не знал.

Быстро пройдя анфиладу комнат, он вышел на балкон. Было тепло, рядом шумело море. От него, несмотря на февраль, пахло весной.

Художник долго стоял, зорко вглядываясь в сторону портовых причалов, где, как ему показалось, двигалось что-то черное и большое. Наконец начало рассветать, и он разглядел, что на бульваре недалеко от его дома расположились люди со своими пожитками. Это были беженцы, прибывшие ночью в Феодосию.

Сердце у Айвазовского дрогнуло. Не медля, он прошел в комнаты и направился к выходу. В прихожей его уже дожидался Дорменко - молодой слуга, очень преданный ему человек.

Набросив пальто на плечи торопившемуся художнику, Дорменко хотел было его сопровождать, но Айвазовский отрицательно покачал головой.

Город спал, даже дворники еще не вышли подметать улицы. Стояла тишина, только волны разбивались о берег.

Но люди на бульваре не спали. Каждая семья понуро сидела у своих жалких пожиток; женщины и дети, закутанные в старые одеяла, смотрели воспаленными глазами на пустынную улицу чужого города. В этих глазах было отчаяние, ужас, нечеловеческая усталость. Они уже все видели, эти глаза - даже смерть, которая не пощадила их близких, но пока еще щадила их самих. И все же жажда жизни была сильнее смерти. Где-то в глубине зрачков еще таилась надежда, теплилась вера в возможность спасения, чуда.

Рядом с женщинами и детьми, сгорбившись, сидели старики. Лица всех - женщин, детей, стариков, почерневшие от дорожной пыли и голода, были обращены в одну сторону: туда, где виднелся красивый дом со львами у подъезда.

Вдруг люди зашевелились. Оки увидели, что прямо к ним быстрыми шагами шел, почта бежал, хорошо одетый человек в небрежно наброшенном на плечи пальто, с непокрытой головой. Вот он приблизился настолько, что беженцы уже смогли разглядеть высокий лоб, густые черные брови, пышные бакенбарды. Все, кто были в силах, вскочили, только тяжело больные остались лежать на земле, но и они пытались приподняться.

- Это он, он, дети мои! - громким голосом воскликнул восьмидесятилетний Сероп Бейлерян. - Великий художник Ованес Айвазян не оставит братьев и сестер своих в беде!

Глаза старика вспыхнули, он выпрямился во весь свой богатырский рост и протянул руки навстречу Айвазовскому.

Айвазовский увидел этот полный глубокой веры жест старого армянина, услышал его восклицание; душа его переполнилась любовью к родным по крови, исстрадавшимся людям и сердце чуть не разорвалось от боли и сострадания.

Старый Сероп шагнул ему навстречу, широко раскрыл объятия. Айвазовский упал на грудь старика и зарыдал.

В этот день в Феодосии не хватало извозчиков. Они все были заняты перевозкой беженцев-армян в загородное имение Айвазовского.

Только что взошло солнце. Репин и Айвазовский стояли у самой воды, необыкновенно чистой в это раннее утро. Воздух над холмами за Феодосией был прозрачно-голубой. Репин прищурился и, защищая рукой глаза от ослепительных солнечных лучей, сказал:

- Сейчас я понимаю, почему от ваших картин веет такой праздничностью.

- Да, - ответил Айвазовский, - такое освещение в летние дни здесь обычно. Пушкин посетил Феодосию в июле и видел ее такой же. Он останавливался у Броневского. Вот недалеко его дом. - Айвазовский указал на белый особняк в глубине сада, спускавшегося прямо к морю. О Пушкине Айвазовский сказал, как о живом. Репин это сразу почувствовал.

- Я завидую вам, Иван Константинович. Вы видали Пушкина. Я начинаю верить, что нам удастся написать поэта, прощающегося с морем.

- Ну, вот и отлично! Значит я недаром заманил вас сюда. Здесь даже стихи Пушкина звучат по-иному. Вот послушайте!

Я помню твой восход, знакомое светило,
 Над мирною страной, где все для сердца мило,
Где стройны тополи в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.

Айвазовский слегка задумался, его доброе лицо в эту минуту «было спокойно и ясно. Стихи он читал проникновенно и просто, ^наслаждаясь их гармонией. Он их чувствовал почти физически.

- И сладостно шумят полуденные волны... - медленно повторил Репин. - Да, Иван Константинович, никто из живописцев так не ощущал светлый мир Пушкина как вы, никто так мне-то его не писал. Кстати, вы обещали показать свою картину «Пушкин у скал Аю-Дага».

- Свое обещание, Илья Ефимович, исполню нынче же. Вот «после завтрака поедем в мою летнюю мастерскую. Там я вам покажу свои последние работы.

День был жаркий, воздух стоял неподвижно, даже в тени нечем было дышать.

Айвазовский и Репин подошли к калитке небольшого белого домика, утопавшего в зелени. Лохматая собака лежала у ворот. Она тяжело дышала, высунутый наружу язык ее мелко и беспрерывно дрожал. Айвазовский, видимо, часто бывал здесь. Собака бросилась к нему с радостным визгом. Репин, наблюдал эту сценку, счастливо рассмеялся.

Внезапно собака оставила Айвазовского и помчалась в аллею, идущую к дому. Там появился высокий старик могучего телосложения с длинной белой бородой. Несмотря на глубокую старость, он держался прямо и обходился без палки. Это был Сероп Бейлерян. Айвазовский поспешил к нему навстречу, а Репин застыл на месте, очарованный величием и благородной осанкой старика.

Не выпуская руки Айвазовского, старый Сероп приблизился к Репину и низко, но с достоинством поклонился. Его движения были свободны и сдержаны.

В просторной чистой комнате было прохладно. Старый Сероп усадил гостей, предложил им свежий янтарный мед в сотах и только что собранные с гряд огурцы.

- Будто на родную Украину попал, - пришел в восторг Репин, - только там к меду подают свежие огурцы.

- Вы не ошиблись. Это лакомство я перенял в соседней деревне, где живет много украинцев. У меня там появились друзья, - пояснил гостю Сероп.

- В какой деревне? - живо заинтересовался Айвазовский.

- В Джума-Эли, Ованес. Мои друзья просили меня сообщить им, как только ты ко мне приедешь. У них там новая беда с арендой земли. Вся их надежда на твое заступничество.

Айвазовский тут же согласился выслушать крестьян из Джума-Эли и велел Серопу послать за ними.

Когда Сероп вышел, Репин поднялся и подошел к комоду, над которым висел портрет молодой красавицы-армянки в простой крестьянской одежде.

- Какое трагическое лицо! Как верно схвачен характер, хотя видно по всему, что художник совершенно не знаком с техникой живописи...

- Я вас очень прошу, Илья Ефимович, - заволновался Айвазовский, - не расспрашивайте старика об этом портрете. Это страшная семейная трагедия. Я вам потом сам расскажу.

- Ты неправ, Ованес! - раздался голос Серопа, который вернулся в комнату и услышал последние слова Айвазовского. - Наш гость - русский художник. Ты мне сам рассказывал, что у него отзывчивое сердце и что он написал великую картину о страданиях своего народа «Бурлаки». Видишь, я даже запомнил название картины, хотя вначале мне было очень трудно произносить это слово. Он поймет и страдания нашего народа.

Старик в скорбной позе уселся против портрета. После долгого молчания он начал свой рассказ.

- Это молодая женщина - моя племяница, дочь моего старшего брата Мушеха, звали ее Сона. Красота ее была необыкновенна. Юноши из богатых домов мечтали назвать ее своей женой. Но она полюбила бедного Мартироса, у которого было чистое, благородное сердце, но который был, как говорите вы, русские, гол, как сокол. Правда, он умел петь и рисовать. Вот этот портрет Соны он сам нарисовал. Молодые люди жили в нужде, но были счастливы, ибо любили друг друга. Сона родила мальчика. После этого ее красота еще больше расцвела. Однажды на нашу беду Сону увидел владелец замка Сулейман-бек - деспот и необузданный развратник. Он призвал к себе Мартироса, чтобы оказать ему «милость» Бек велел дать ему полосу земли, семена для посева и соху. Мартирос был счастлив и от души благодарил бека. Бедный молодой человек, не раздумывая, подписал долговое обязательство, которое ему подсунул управляющий бека. Наступила осень. Мартирос собрал первый богатый урожай и радовался, как дитя. Он уже мечтал сбыть половину зерна и на вырученные деньги купить одежду жене и сыну. Но пришел управляющий бека и забрал весь урожай за пользование землей, за налоги, семена и долговые проценты. Три года мучился несчастный Мартирос, а долговые проценты в пользу бека все увеличивались. Не выдержал Мартирос и решил бежать на чужбину, чтобы заработать достаточно денег и освободить свою семью от долговых обязательств, закабаливших его, жену и малолетнего сына. Этого только и ждал проклятый бек. Через несколько дней после того, как Мартирос простился со своей семьей, бек ночью подкрался к хижине, где проливала горькие слезы бедная Сона. Он ворвался в ее жилище и пытался ее обесчестить. Но Сона выхватила у бека его собственный кинжал и вонзила его в грудь негодяя. Она схватила ребенка и как безумная побежала в соседнюю деревню к своему старому отцу - моему старшему брату Мушеху. Не прошло и часа, как брат бека и его кровожадные слуги ворвались в дом моего брата и перерезали всю семью...

Старый Сероп окончил свой рассказ и низко опустил голову. Слезы брызнули на седую бороду.

- Дорого заплатил Мартирос за одну полосу земли, - раздался вдруг глухой старческий голос.

Айвазовский и Репин оглянулись. На пороге сидели старики-украинцы из Джума-Эли. Они уже пришли и с волнением слушали рассказ старого армянина.

Сероп вытер глаза и попросил своих друзей рассказать Айвазовскому о постигшей их беде.

Старики рассказывали долго, обстоятельно, боясь, что могут что-нибудь забыть или упустить из виду.

Из этого рассказа Айвазовскому и Репину стало ясно, что деревня переживает настоящую трагедию: крестьяне по неграмотности пропустили срок возобновления договора на аренду земли. Этим воспользовался один богатый феодосиец. Он поспешил взять аренду, а с крестьян за пользование землей стал взымать во много раз больше, чем они платили до сих пор.

Айвазовский попросил у Серопа пузырек с чернилами и тут же сел писать письмо одному из своих влиятельных друзей в Симферополь. «Податели деревни Джума-Эли едут с прошением к губернатору. В самом деле, поступили жестоко против них... Губернских ведомостей они не читают и вдруг узнают, что аренда осталась за каким-то феодосийцем, который, вероятно, будет душить их немилосердно, - а их 110 дворов. Спасите этих несчастных...»

Потом он написал обстоятельное прошение на имя губернатора от всех жителей деревни.

Айвазовский прочитал письмо и прошение присутствующим и хотел вручить оба пакета древнему старику - деду Остапу, возглавлявшему депутацию стариков, но Репин быстро поднялся с места и остановил Айвазовского.

- Разрешите мне, Иван Константинович, быть подателем этого письма и прошения. Когда-то в Петербурге я просил вас принять мою помощь для беженцев-армян. Вы обошлись без нее, сами приютили несчастных людей и дали им землю в своем имении. Этим вы доказали, что гений и добро неразлучны. На этот раз долг художника и человека повелевает мне выиграть битву за крестьян Джума-Эли.

Губернатор принял Репина в своем домашнем кабинете. Это был старый генерал с багровым лицом. Низкий лоб, сизый нос, маленькие алчные глазки и отвисшие мокрые губы губернатора произвели отталкивающее впечатление на художника. Однако, заранее подготовленный другом Айвазовского, губернатор принял Репина любезно.

- Учитывая ходатайство ваше и Ивана Константиновича за крестьян Джума-Эли, я сегодня же дам распоряжение правителю своей канцелярии аннулировать договор с почтенным феодосийским негоциантом, хотя, откровенно говоря, мошенники-крестьяне этого не заслужили. Только... - тут маленькие глазки губернатора стали совсем наглыми, - не будете ли Вы так любезны, почтеннейший Илья Ефимович, задержаться в нашем городе и написать портрет кого-либо из членов моего семейства.

У Репина в это мгновение мелькнула озорная мысль. Он поклонился губернатору и учтиво ответил:

- Сочту за честь написать портрет вашего превосходительства.

На второй день Репин провожал крестьянских ходоков, радовавшихся благоприятному исходу дела. Художник расцеловался со стариками и обещал навестить их.

Через неделю портрет был готов, и Репин отослал его губернатору. Губернатор по этому случаю пригласил своих ближайших друзей и подчиненных. Когда гости собрались, о« велел распаковать портрет и внести его в гостиную.

Два лакея торжественно внесли портрет и поместили его на самом видном месте.

Хозяин и гости двинулись к портрету и тут же замерли: с холста на них глядело отвратительное лицо со свиными глазками и ртом старого сластолюбца.

Все усидели пороки, которые им были хорошо известны, но губернатору казалось, что он их ловко скрывает.

- Убрать! - забыв о приличии и присутствии дам, закричал побагровевший от гнева губернатор.

В тот же день портрет был уничтожен, а Репин в это время был уже далеко и любовался скалами на берегу моря. Ему предстояла совместная с Айвазовским работа над картиной «Прощанье Пушкина с Черным морем».

В Феодосии Репин требовательно расспрашивал Айвазовского о Пушкине - как он выглядел, какие у него были характерные черты, жесты, манера одеваться, о каждой черточке великого поэта допытывался Репин у Айвазовского.

- Вспоминайте, вспоминайте, Иван Константинович! Ворошите в своей исключительной дивной памяти те далекие дни, когда вы, счастливец из счастливцев, видели, разговаривали с ним, ощущали в своей руке тепло его ладони, глядели в его глаза...

И Айвазовский вспоминал...

Работа с Репиным спорилась. И вскоре на полотне стал возникать образ поэта. Пушкин прощается с Черным морем. Поэт стоит на скалистом берегу. Сняв шляпу, он обращается в последний раз к любимому морю со словами:

Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Как друга ропот заунывный,
Как зов его в прощальный час,
Твой грустный шум, твой шум призывный
Услышал я в последний раз.

Зашумело, загрустило море вместе с поэтом. Но через минуту оно опять взыграло. И Пушкин, отправляемый царем с берегов южного моря в новую ссылку на север, в село Михайловское, клянется морю оставаться непреклонным и сильным, идти избранной дорогой свободы.

Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем неукротим...

Уста Пушкина шептали эту клятву. Услышало море слова поэта, который так дивно воспел его в стихах, и еще больше зашумело, заволновалось. Оно как бы заклинает поэта, чтобы долго, долго хранил он в памяти его гул, чтобы унес он с собой eгo образ и голос в далекие леса и поля севера...

В картине гармонично слились образы Пушкина и моря. Так же слилось воедино творческое воображение обоих художников, когда они писали вдвоем картину: Репин - Пушкина, Айвазовский - море и скалистый берег.

Айвазовский очень дорожил своими картинами о Пушкине. Прошли многие годы со дня гибели поэта. В живых осталось немного людей из тех, кто знал его лично, встречался с ним. Айвазовский - один из этих немногих. В свои картины о Пушкине Айвазовский вложил и общие представления о Пушкине - великом национальном поэте, и свои личные воспоминания о встречах с ним, и дань признательного сердца. Айвазовский никогда не забывал, как ласков был Пушкин с ним - начинающим художником.

Пушкинские картины Айвазовского вызвали большой интерес.

К нему обращаются из Петербурга и Москвы с просьбами присылать новые картины о Пушкине. Просит об этом же Исторический музей в Москве. И художник посылает туда свои самые любимые полотна: «Пушкин у гурзуфских скал», «Пушкин и семья Раевских».

Айвазовский не расстается с книгами поэта. В каждой пушкинской строке звучали для него, теперь еще сильнее, чем много лет назад, ясность и гармония, вечная хвала природе и жизни, хвала человеку и его разуму...

Размышления о Пушкине, высокий гуманизм поэта вдохновляют Айвазовского на новый труд - он создает грандиозную картину «Штиль».

На картине изображено Средиземное море. У берега - рыбачья лодка. Рыбак отдыхает на берегу. Рыбачка охраняет его сон. Полдень. Зной. Море спокойное, величавое, уходящее в бесконечную даль. Над ним прозрачный воздух, насыщенный солнечным теплом. Все овеяно покоем и счастьем. Даже солнечная дорожка на морской глади голубовато-молочного цвета опала говорит о счастливом покое, в какой погружена сейчас природа. И с этим покоем природы гармонирует безмятежный отдых рыбака на берегу. В этой картине, изображающей обыденную жизнь, много поэзии и светлых раздумий. В ней все осязаемо и материально: и берег, и вода, и даже воздух, пронизанный светом.

Светла была душа старого художника, и в картинах он раскрывал людям свое преклонение перед вечной красотой природы, свой благоговейный восторг перед ней. Был он, как в юности, полон душевных сил.

Но вдруг трагические события врываются в жизнь Айвазовского. В султанской Турции погромщики устроили кровавую резню мирного армянского населения. Об ужасах, творимых турками, с возмущением заговорили во всем мире. Армяне отовсюду обращаются к Айвазовскому, чтобы он своей кистью заклеймил кровавых убийц. Всюду знают о добром, отзывчивом сердце художника. До сих пор помнят его картины о греках-повстанцах на Крите.

Восьмидесятилетний художник потрясен новыми зверствами турецких каннибалов. И он пишет в Армению:

«Глубоким горем опечалено сердце мое этой неслыханной, невиданной резней несчастных армян».

В скорбь погрузился дом художника. Лицо Ивана Константиновича в эти дни как бы окаменело, одни глаза, пылающие гневом, выдают его глубокие страдания.

В те дни армяне, жившие в Феодосии, с самого утра собирались группами у дома Айвазовского. Каждый хотел узнать последние известия о событиях в Турции. Айвазовскому ежедневно доставляли экстренной почтой русские и иностранные газеты.

Однажды утром, когда толпа, как обычно, собралась у дома художника и нетерпеливо ждала появления Айвазовского со свежими газетами в руках, на улицу выбежал его слуга Дорменко, донельзя взволнованный.

- Ох, люди добрые, что творится у нас сегодня! - Дорменко по-бабьи всплеснул руками. - Иван Константинович достал все ордена, пожалованные ему султаном Абдул-Азисом, и повесил на ошейник псу Рексу...

Не успел Дорменко сообщить эту поразительную новость, как открылась парадная дверь и показался Айвазовский со своей собакой.

Пес громко лаял и, нетерпеливо натягивая цепочку, рвался вперед. Давно уже хозяин не выводил его на прогулку и теперь Рекс ошалел от радости.

Глаза всех устремились на собаку. Гул удивления пробежал по толпе. Многие даже отпрянули, пораженные. На широком ошейнике Рекса болтались бриллиантовые знаки турецкого ордена Османиэ и усыпанная бриллиантами драгоценная табакерка, подарок султана.

Айвазовский, молча, прошел через расступившуюся толпу, но, сделав несколько шагов, придержал собаку, оглянулся и повелительным жестом пригласил людей следовать за ним.

Художник со своей многочисленной свитой прошел главную улицу и направился к турецким лавкам.

Турки-торговцы вышли поглядеть на приближающуюся процессию во главе с Айвазовским.

Но уже через минуту они скрылись в свои лавки и, заперев изнутри двери, забились в самые темные углы, с ужасом прислушиваясь к звонкому лаю.

Они вылезли из своих укрытий только тогда, когда художник и его свита были уже далеко. В этот день турки больше не торговали. Они торопливо заперли лавки на тяжелые засовы и замки. И все время перед их глазами сверкал обесчещенный орден Османиэ. Они знали, что этот царственный орден - знак весьма редкого величайшего благоволения султана. Туркам было известно, что лет сорок назад султан Абдул-Азис наградил им художника за картины, которые он купил у Айвазовского для украшения своего мраморного дворца в Стамбуле.

А Иван Константинович вместе со все увеличивающейся толпой направился к берегу и сел вместе с собакой в лодку к старому рыбаку Назарету.

Когда они отплыли далеко в открытое море, Айвазовский снял с Рекса ошейник, привязал к нему камень, лежавший на дне лодки, и бросил в воду.

Айвазовский стал тщательно мыть руки морской водой, как будто хотел смыть с них противную липкую грязь. И Рексу он приказал прыгнуть за борт и выкупаться в море. Он хотел, чтобы и ни в чем неповинная собака смыла с себя любой след от прикосновения султанских даров.

Когда Айвазовский вернулся на берег, он обратился к ожидавшей его толпе:

- Все это время к страданиям, выпавшим на долю армян и на мою в их числе, что-то еще вдобавок давило на меня, мучило и не давало работать. Сегодня ночью я проснулся, вспомнил вдруг про эти мерзкие султанские дары и понял, что это они отравляют воздух в моем доме. Теперь я от них освободился, и опять в состоянии буду работать, ибо воздух в моем доме очистился.

На другое утро старый художник в обычный час вошел в мастерскую. На этот раз он вошел сюда не с намерением живописать величественную красоту моря, а с непреклонным решением заклеймить убийц. Он собрал все свои силы и твердой рукой стал писать картины: «Избиение армян в Трапезунде», «Турки нагружают армян на пароход», «Турки выгружают армян в Мраморное море».

Это была правдивая повесть о беспримерных жестокостях, творимых султаном и его сообщниками над мирными армянами...

Картины Айвазовского обошли Европу: они были выставлены в России, Англии, Франции. Картины сделали свое дело - они вызвали взрыв негодования. Все честные люди на земле возвысили свой голос в защиту армян.

Турецкий султан был взбешен. Его тайные агенты пытались за любые деньги приобрести картины Айвазовского. Они хотели их уничтожить. Но это им не удалось.

Тяжелые переживания, выпавшие на долю старого художника, пошатнули здоровье Айвазовского. Но скоро силы вернулись к нему. Сознание, что его кисть участвовала в борьбе за спасение людей, вызвало прилив новых творческих сил. Ивану Константиновичу пошел тогда восемьдесят первый год.

Он натянул колоссальный холст и начал писать картину «Среди воли». Десять дней не отходил от холста старый художник. И вот, наконец, работа счастливо завершена.

На картине изображено море. Недавно была жестокая буря. Море еще не успело успокоиться. Клубящиеся тучи прорезал солнечный луч. Еще немного времени - и солнце укротит этот мрачный хаос.

Картина «Среди волн» была создана не только великим живописцем, сумевшим гениально написать прозрачность морских волн от пронизавшего их солнечного света. Ее создал и мыслитель, который глубоко верил, что свет в конце концов побеждает все мрачное и хаотическое не только в природе, но и в человеческом обществе.

Безостановочно идет время. Художник спешит. Человеческая жизнь имеет свои пределы. Айвазовский написал за долгие годы почти шесть тысяч картин. Весь мир удивляется этому великому трудолюбцу, способному и в старости работать с неутомимостью юноши. О нем не забывали. Его имя прославляли газеты и журналы. Торжественно прошли юбилеи - пятидесятилетие, а потом шестидесятилетие его служения искусству.

В честь Айвазовского была выбита золотая медаль с его профилем и увитой лаврами палитрой. Приветствия на имя художника шли из Европы, из-за океана. Торжества в его* честь в Академии художеств стали праздником всего русского искусства.

Все эти радостные события воодушевили Айвазовского на новый труд.

В марте 1900 года в Петербурге открылась большая выставка картин Айвазовского. Здесь были картины «На берегу Средиземного моря», «Лунная ночь на Черном море», несколько морских видов и огромной величины полотно «Петр Великий у финляндских шхер, подающий в бурю сигналы плывущему флоту».

Прошло более полувека с тех пор как художник впервые изобразил Петра. Теперь он опять воссоздал образ основателя русского флота. Всю жизнь Айвазовский искал яркого света и красок для этого произведения. И наконец он нашел все это, запечатлев на полотне момент набежавшей волны и сверкнувшей в этот миг яркой молнии. На картине изображена разъяренная буря и могучая фигура Петра Великого на прибрежной скале. От картины веет величием и мощью. В восемьдесят три года художник все еще служил флоту.

Иван Константинович приехал ради выставки в Петербург и часто там появлялся. Посетители с благоговением взирали на престарелого художника - ученика и друга Карла Брюллова, на человека знавшего Пушкина, Гоголя, Глинку, Белинского...

Весной художник, как обычно, уехал к себе в Феодосию. На вокзале он был оживлен, разговорчив. Его окружали друзья, знакомые, поклонники. Он делился с ними своими новыми планами: Иван Константинович собирался через несколько месяцев отправиться в Италию.

- С Италией связана счастливая пора моей жизни, там окрепло мое дарование, там напутствовали меня великие трудолюбцы Гоголь и Иванов, - растроганно говорил он, - и теперь, через пятьдесят восемь лет, я надеюсь там поработать, как в пору юности и надежд.

И в восемьдесят три года самые горячие его мечты были о работе.

Жизнь художника шла своим чередом: он вставал рано и шел в мастерскую.

Так началось и утро 19 апреля 1900 года. В этот день он писал картину «Взрыв турецкого корабля». День вставал ясный, лучезарный, весна с ее ароматами и надеждами словно возрождала все вокруг к новой жизни.

После работы Иван Константинович долго гулял по городу и чувствовал особую радость и приподнятость духа.

К вечеру стало прохладно. Море было тихое, а небо чистое и ясное. Иван Константинович вышел проститься на ночь с морем - так он делал всегда. Он стоял на берегу у самой воды и думал о будущем. Море неизменно рождало в его воображении замыслы новых картин.

Сегодня он задержался здесь дольше обычного. Наконец, подавив в себе внезапный глубокий вздох, он медленно повернул к дому. Но на спокойное море вдруг набежала рябь, ветер поднялся, и волны со стоном устремились к берегу. Иван Константинович вернулся к морю. Набежавшие волны с тревожным шумом легли у его ног. Потом опять все стихло.

После вечернего чая Иван Константинович долго сидел на балконе. Он думал о начатой картине «Взрыв турецкого корабля». Ему страстно хотелось, чтобы скорее прошла ночь, началось утро, чтобы можно было снова вернуться к краскам, кистям, к неоконченному полотну.

В доме давно все уснули, а он сидел на балконе. Весеннее ночное небо было прозрачно. Луна и одинокие крупные звезды кротко смотрели на город, холмы и на море. Сильно пахло морем и сиренью. Этот запах напомнил ему тугие душистые ветви сирени в царскосельском парке. Он там часто бывал. В аллеях парка все говорило о Пушкине, о юности, о весне.

Иван Константинович вспомнил весны в Петербурге, когда он учился в Академии художеств. По ночам он бродил с друзьями по городу. Они делились тогда своими мечтами, читали стихи Пушкина. Петербургская весна пленила его своей холодной, горделивой, чистой красотой.

Как давно это было... А как будто вчера... И сердце его, как прежде, открыто Красоте.

Вдруг легкий свежий ветерок с моря повеял в лицо, ласково коснулся увядших щек, глубоких добрых морщин. А ему показалось, что это ветер давних весен прилетел и далекая юность шлет ему привет из туманной дали былого.

Айвазовский поднялся и еще раз оглянул просветленным благодарным взглядом весеннюю ночь, пробудившую в нем дорогие воспоминания.

Потом он лег. В темноте долго прислушивался к шорохам ночи, к говору волн, набегавших на берег.

Ему казалось, что он в лодке. Море слегка волнуется, все дальше и дальше отходит берег. Только дом его еще виден. Но вот и он скрылся из глаз... Все скрылось из глаз - земля с ее домами и зеленью. Только море кругом... Волны зашумели. Они уносят его лодку все дальше и дальше... Он крикнул и потянулся к веслу... Это рука его судорожно потянулась к звонку.

Звонок разбудил уснувший дом. Когда вбежали к Ивану Константиновичу он уже был мертв. Смерть наступила внезапно.

В траур оделся город. Феодосия осиротела. Жизнь остановилась: магазины были закрыты, в учебных заведениях прекратились занятия; умолк базар - вечный, несмолкающий человеческий улей.

Только вокруг дома художника шумели людские волны.

Айвазовского похоронили во дворе древней армянской церкви.

На его могиле высечена надпись на армянском языке:

«Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память».

В самом красивом месте Феодосии, на берегу моря, стоит двухэтажный дом. На доме две мемориальные доски, на одной начертано:

«В этом доме жил и работал И. К. Айвазовский»

На другой:

«Мое искреннее желание, чтобы здание моей картинкой галереи в городе Феодосии со всеми з ней картинами, статуями и другими произведениями искусства, находящимися в этой галерее, составляли полную собственность города Феодосии, и в память обо мне, Айвазовском, завещаю (галерею) городу Феодосии, моему родному городу».

В этом доме - картинная галерея Айвазовского. Сюда приезжают со всех концов нашей родины и всех частей света. Здесь хранится до четырехсот его картин. Остальные произведения великого художника - в музеях Советского Союза и зарубежных стран, во многих частных коллекциях.

У фасада картинной галереи, выходящего к морю, воздвигнут бронзовый памятник.

Айвазовский сидит на пьедестале с палитрой и кистью в руках. Глаза его устремлены вдаль, в морской простор. А море гут же, рядом, через полотно железной дороги.

Всю жизнь глядел на море живой Айвазовский, теперь он глядит на него в бронзе.

Внизу, у его ног, на пьедестале, - короткая надпись:

«Феодосия Айвазовскому».

Когда денежные средства дозволяют, заказывайте элитных индивидуалок на веб портале https://prostitutkisamarysexy.org/myprice/3500-5000/. С эдакими женщинами секс выделиться лишь большими наслаждениями, а близость приспичить воспроизвести.