Ваших офортов нет у Буссо (т. е. у Гупиля); я сейчас от него, он говорит, что ничего от Вас не получал, хотя имя Ваше знает. Несколько человек, по его словам, приходило уже спрашивать Ваши работы. Сообщаю Вам это на случай, если в неаккуратности виновата почта, и объяснить в то же время, почему я не пишу об этих офортах.
С почтением остаюсь готовый к услугам
И. Павловский.
146 И. И. ШИШКИН - И. Я. ПАВЛОВСКОМУ
[Петербург. Январь 1886]
Милостивый государь Иван (Шишкин ошибочно называет Павловского Иваном, а не Исааком.) Яковлевич,
Первым долгом считаю поблагодарить Вас за любезное отношение к моему делу. Я очень рад, что нашел в Вас человека, сочувствующего нашему русскому искусству.
С моими работами, посланными в Париж (4 больших рисунка пером, сепией и углем и 15 офортов в 3 экземплярах и 2 листа большого формата) через Беггрова, с почтой вышла какая-то путаница. Я получил письмо от Буссо, (Речь идет о письме от 26 октября 1885 г. (ОР ГИБ, ф. 861, ед. хр. 10).) в котором он говорит о двух альбомах - это рисунки углем, исполненные фототипией, которые я делал для Беггрова, и он их сам издал и послал в Париж Буссо на комиссию (нрзб) - они получены, а мои вещи нет. А посланы они были вместе, и я не знаю как тут и быть. Беггров делает справки на почте. (Это недоразумение вскоре разъяснило письмо Буссо и Валадона к Шишкину от 14 января 1886 г. (ОР ГПБ, ф. 861, ед. хр. 10), о котором Шишкин вскоре писал И. И. Терещенко (?) - см. письмо 148.)
Еще раз благодарю и буду благода[рить] Вас за участие, которое Вы приняли в судьбе дальнего моего плавания в страны чужие.
Остаюсь с истинным к Вам почтением
И. Шишкин.
147 И. И. ШИШКИН - А. Г. КУЗНЕЦОВУ
[Петербург. Январь 1886]
Многоуважаемый Александр Григорьевич,
Извините, что я так долго не отвечал на Ваше любезное письмо, и весьма рад, что рисунок мой Вам понравился. (См. примеч. 2 к письму 143.) Деньги я получил только 4 января, на пакете не было выставлено моего адреса, и он пролежал в почтамте две недели до моего заявления.
За полученные деньги, тысячу рублей, приношу искреннюю благодарность. Остаюсь с истинным к Вам почтением
И. Ши[шкин].
Сосны, освещенные солнцем. Масло. 1886. ГТГ
148 И. И. ШИШКИН - И. Н. ТЕРЕЩЕНКО (?) (Этот черновик хранится в ОР ГПБ среди писем Шишкина неустановленным лицам (ф. 861, ед. хр. 10).)
[Петербург. Январь. 1886]
Дорогой Иван Николаевич,
Пишу и думаю, что надоел я Вам с моими парижскими делами, оказалось, что рисунки и офорты получал г. Буссо, но находились все время в другом их магазине Rue Chantal, 9. Буссо пишет мне, что он их на днях выставит в своем магазине Plas de I'Opera, № 2 и, между прочим, заявляет, что цены я назначил высокие; в этом случае я руководился нашими петербургскими ценами, во всяком случае, я покорнейше Вас прошу, добрейший Иван Николаевич, если будет время и возможность, взгляните, пожалуйста, на моих чужеземцев, и как Вы их найдете между туземными элегантностями. Знать это для нас, русских художников, очень интересно. Остаюсь с истинным к Вам почтеньем
И. Ши[шкин].
149 И. И. ШИШКИН - И. Н. ТЕРЕЩЕНКО
Питер. 30 января 1886
Многоуважаемый Иван Николыч,
Я Вам писал два письма и ни на одно не получил ответа. Чему это приписать? Если Вы сердитесь на меня за мою неаккуратность, то простите великодушно; все это время семья моя поочередно хворала, и голова моя идет кругом.
Благодарю Вас за позволение выставить мои 2 рисунка в Киеве, а третий, углем, (О своих рисунках Шишкин писал И. И. Терещенко в письме 141.) я выслал с месяц назад и не знаю, получены они Вами? А если получены, то довольны ли Вы [или] нет? Прошу Вас положить гнев на милость и черкните слова два. Остаюсь с истинным к Вам почтением
И. Шишкин.
Яков Васильевич Тарновский был так любезен, что снял фотографии с моей картины Кама и прислал мне. Я бы очень желал, если бы Вы допустили бы снять фотографию с моего Первого снега, я ее не имею вовсе.
И. Ш.
150 П. А. ИВАЧЕВ - И. И. ШИШКИНУ
Одесса. Биржевой зал, выставка картин.
4 февраля 1886
Многоуважаемый Иван Иванович!
При последнем свидании с Вами Вы поручили мне не привозить «Лесной уголок» обратно, а отдать его хоть за 500 р[ублей] профессору Кондакову для музея, если пейзаж этот останется по окончании путешествия не проданным. Через 5 дней выставка в Одессе закроется, и я считаю долгом уведомить Вас, что непроданный пейзаж Ваш я оставляю г. Кондакову, которого я сегодня видел и говорил с ним. Он с радостью принимает этот дар и будет хлопотать о том, чтобы отпустили 500 р[ублей] из университетских сумм на уплату за картину. Если Вы что-нибудь имеете против моего поступка (в полном согласии с Вашим указанием), то сообщите поскорее по телеграфу. Молчание же Ваше будет означать, что Вы отдаете картину Кондакову за 500 рублей. От всего сердца желаю Вам доброго здоровья и всяких радостей и прошу засвидетельствовать мой искренний поклон добрейшей Виктории Антоновне (Лагода Виктория (Виринея) Антоновна - свояченица Шишкина, воспитывавшая его детей Лидию и Ксению.) и всему Вашему семейству, а равно и почтеннейшим художникам нашим.
Выставка путешествует нынче очень плохо. Публики по всем городам так мало, как никогда. Во-первых, погода преследует нашу 13-ю выставку самым злостным образом, а во-вторых, публика находит, что нынешняя выставка гораздо хуже предыдущих. Впрочем, подобный вывод приходится мне слышать каждый год.
С глубочайшим уважением остаюсь весь к услугам Вашим
П. Ивачев.
151 Н. Н. ХОХРЯКОВ (Хохряков Николай Николаевич (1857-1928) - живописец и рисовальщик. Пейзажист. В 1880 г. познакомился через А. М. Васнецова с Шишкиным и под его руководством начал заниматься рисунком и офортом. В 1881 г. жил у него па даче в Сиверской. С 1913 г.- учитель рисования в Высшей начальной школе в Вятке. Один из организаторов Вятского художественного музея. После Великой Октябрьской революции - хранитель его картинной галереи.) - И. И. ШИШКИНУ
Темис-су. 22 июня [18]86
Здравствуйте, дорогой Иван Иванович!
Вот два месяца я уже здесь прожил, а как скоро пролетело время. Давно хотел написать Вам, как я здесь устроился и что делаю, простите, что пишу только теперь. Природа мне не очень то благоволила; когда я выехал из Питера, снег и сильный ветер долго меня сопровождали, и как мне не хотелось поглазеть по сторонам, но кроме снега ничего почти не видно было, и, покорившись судьбе, таким образом доехал до Москвы. В Москве я переночевал у Быкодарова, (Быкодаров Николай Яковлевич (1857-?) - живописец. Был экспонентом XII, XIV, XV и XIX передвижных выставок.) посмотрел передвижную выставку, там она мне больше поправилась, чем в Питере. Помещение очень большое, и можно отходить от картин далеко, а не рассматривать их в упор. Видел там несколько новых вещей. Дубовая роща Ваша, Иван Иванович, там как хороша была - она стояла в большом светлом зале, - народу масса всегда стояло. На другой день я выехал из Москвы и, уже подъезжая к Харькову, стало тепло, и вдоволь налюбовался на цветущие сады и живописные малороссийские деревни. Степь под конец меня уже утомила, и в Севастополь я приехал ночью. Пароход шел в 8 ч[асов] утра, и я не знал, куда деться, отправился в трактир. Там просидел со своими вещами за чаем до свету, нашел татарина, и он меня утром предоставил на пристань. К моему счастью, утро было тихое, теплое, и, когда выехал из Севастополя, мало-помалу берега все делались интереснее, живописнее и, наконец, я пришел в такой восторг, что просто глаз не мог оторвать от гор, так мне было и ново и грандиозно и в каких красках, какие моменты. Так что я в восторге приехал в Ялту - горы все отражались в море, а море такое было, что и слов нет описать, - в горах высоко тянулось облачко. Я своп вещи оставил на берегу в агентстве, а сам расспросил дорогу и отправился берегом к Рязанцеву (А. А. Рязанцев - уроженец Вятки, был знакомым П. П. Хохрякова и А. М. Васнецова.) - имение это находится в Магараче, между виноградником магарачским Никитского училища и Никитским садом - только выше. Тут меня встретили и Рязаицев, сестра его и ее подруга - обе приехали за педелю раньше меня из Питера, они на курсах. Рязанцев работал в винограднике, загорелый, испеченный солнцем, и я был тоже хорош! Но чай и виноградное вино здешнее отлично меня подкрепили. Первое время мы путешествовали вместе по горам, потом я принялся за рисунки в Иллюстрацию («Всемирная иллюстрация» - петербургский еженедельный иллюстрированный журнал (1869-1897).) и над ними просидел довольно долго - хотя только два рисунка и сделал пером. Так что собственно я начал писать в конце мая только. Пишу до 12 часов, около дома поблизости, в 12 ч[асов] обед, а потом до 6 ухожу дальше куда-нибудь, и чаще всего на берег. В горах близко здесь интересного мало, а далеко ходить одному и не хочется и да и с ящиком совсем не могу, тяжело - с маленьким ящиком мало что напишешь, но как хорошо над Гурзуфом в лесах, где и сосновый лес и буковый - это точно волшебная сказка. Ах, как там хорошо, потом, когда здесь поблизости поработаю, стану туда ходить хоть рисовать - писать-то там мне и не написать ничего. Какие грациозные эти буки, красивые, какой тон стоит во всем лесу - торжественное что-то и величественное в нем. Здесь над нами горы по большей части голые, лес когда-то тут выгорел, остался сосновый лес только местами, а большая часть гор покрыта мелким кустарником, и чтобы попасть в буковый лес над Гурзуфом приходится идти по этому кустарнику, в жару это невыносимо. Зато там так хорошо, что забудешь всю дорогу. Хотя я все-таки еще не был у Кастополя. Должно быть туда нужно идти другой дорогой, не той как мы ходили. Один раз прошли мы по вершине Яйлы - зеленой степью к пропасти - и хотели спуститься вниз по тропинке, но тропа нас привела только к ключу в буковом лесу, где, вероятно, чабаны поят своих овец, дальше тропинка идет еще немного около степы и кончается - бросить (нрзб) камень в это ущелье, и он долго, долго летит. Спасибо Вам, Иван Иванович, за карту, по ней так хорошо все видно, ясно весь путь, куда вздумаешь идти. Я был и на водопаде, там лес также какой славный. Жаль, что здесь близко нет ни одной речки, кроме небольших ручьев, их много, в особенности в саду Никитском, но гам они все утилизированы, проведены по каменным желобам, из них устроены искусственные водопады, и все это искусственно, около сада есть очень милые заросшие уголки, до них я еще доберусь, благо тут ходить близко, только спуститься в балку. Я поднимался несколько раз, чтоб рисовать выше шоссе, но эта дорога одна, когда проходит мимо этого шоссе, мимо известковой печи, мимо табачного поля, ужасно неприятна, и уж если подниматься, так нужно как можно выше, а недалеко - так ужасная тоска, у меня сделалась даже тоска по родине, и я долго ходил, повеся нос, ничего мне было по мило - рад был как можно скорее уехать отсюда, только чтобы быть не в Крыму, все было и казалось каким-то не своим родным, а иностранным чем-то, но потом я увлекся, нашел столько интересного, что теперь работаю очень усердно. Теперь хожу довольно часто на берег и пишу берега - они мне очень правятся, море стараюсь так брать, чтобы его слишком-то не было заметно, там, на берегу у моря, намечено несколько этюдов, которые я непременно напишу - вообще я теперь увлекся так, что у меня в голове, кроме этюдов, ничего нет, я сплю и во сне вижу этюды, поэтому думаю, что наработаю много. Это я начертил этюд, (Приводится очерченный набросок.) который уже почти кончил, еще немного пописать и копчу. Впрочем, я начертил-то так, что ничего нельзя понять. Вдали горы, в них татарская деревня Никита, вся заросшая орехами, а сюда ближе группа деревьев - ясень, дуб на первом плане и зеленая полянка при заднем освещении. Это я здесь пишу почти что дома. На берегу пишу такой. (Приводится очерченный набросок.) Несколько начатых есть, и маленьких штук 15 написал. Маленькие я делаю для тонов, а большие по возможности оканчиваю и хочу как можно больше оканчивать: написал еще розы. Работать здесь мне удобно - заботы никакой, кроме этюдов, нет, жить очень удобно, у меня отдельная большая комната, так что знай только работай. Деньги тратить приходится только на табак, так что у меня, быть может, сохранится еще часть денег на то, чтобы жить в Питере по приезде - нужно еще нарисовать что-нибудь для Иллюстр[ации] и для Живоп[исного] обозрения. («Живописное обозрение» - петербургский еженедельный иллюстрированный журнал (1875-1894).) Как-то нынче Вы устроились где на лето - я ничего решительно не слыхал с отъезда, не имею никаких известий ни о Карловиче, (Речь идет о В. К. Менке.) ни о Шильдере. Шильдеру я написал письмо, про Карлыча я слышал такое, что меня привело в крайнее недоумение, и не знаю, правда ли это - будто бы Менк поступил заведующим второй передвижной выставки - какой второй - должно быть, академической. Тогда я ничего но понимаю, а впрочем, все возможно. Васнецов (А. М. Васнецов.) уехал в Тульскую губ[ернию] к брату. Здесь часто идут дожди, что, говорят, даже за редкость. Пока до свиданья, добрый Иван Иванович. Мое почтение передайте Виктории Антоновне, Лидии Ивановне и Кусиньке. (Шишкина Ксения Ивановна (Куся) - дочь Шишкина и Лагоды-Шишкиной, родившаяся в 1881 г., - впоследствии художник, пейзажист.)
Будьте здоровы. Преданный вам Н. Хохряков. Что-то Вы работаете теперь, Иван Иванович?