IV

Карл Брюллов оставил в Италии немало своих работ: живописных полотен, акварелей, рисунков, разбросанных теперь по частным собраниям, а также хранящихся в музеях и картинных галереях. Наиболее крупное и ценное собрание произведений художника, безусловно, находится у наследников римских друзей Брюллова второго итальянского периода его жизни Анджело и Винченцо Титтони.

Но в коллекции Титтони в основном представлены работы Брюллова последних лет его жизни (1850-1852 гг.). Между тем не меньшего внимания заслуживают произведения Брюллова, относящиеся к первому пребыванию художника в Италии и оставшиеся здесь либо в руках наследников их первоначальных владельцев, либо перекочевавшие в общественные собрания. По переписке художника и свидетельствам его современников заведомо было известно о существовании таких работ, хотя многие из них никогда не воспроизводились в печати и об их местонахождении, как правило, имелись противоречивые сведения.

Особой сложности не представляли разыскания Брюллова в общественных собраниях. Для этого достаточно было лишь внимательно осматривать экспозиции или знакомиться с каталогами хранений, чтобы обнаружить картины или рисунки нашего художника, ставшие достоянием итальянских музеев и картинных галерей.

Так, биографами Брюллова давно было установлено, что художник в период пребывания в Болонье в 1833 году, куда его пригласили для выполнения копии со "Св. Цецилии" Рафаэля, занимался там и другими работами. После триумфа "Последнего дня Помпеи" Брюллов, как уже отмечалось, находился тогда в Италии в зените славы. Федор Иордан, проезжавший в 1833 году по дороге в Рим через Болонью, рассказывал в своих мемуарах, что "К. П. Брюллова уважали в Болонье, как некогда Рафаэля в Риме, его сопровождали знакомые и художники, хватая каждое его слово. Он собирался купить дворец и поселиться в Болонье... Когда он пожелал начать писать копию с Рафаэля "Св. Цецилии", ему отвели особый кабинет, сняли оригинал, чего не делали ни для кого другого". Известно было и то, что в Болонье Брюллов написал ряд портретов, в том числе портрет скульптора Чинчиннато Баруцци, но о судьбе этой работы советские исследователи сведений в наше время не имели.

Мы обнаружили, что портрет Баруцци давно уже украшает Коммунальный музей города Болоньи. Выполненный в сдержанных тонах, этот небольшой овальный портрет относится к числу лучших работ Брюллова как по блестящей технике исполнения, так и по глубине и тонкости психологической характеристики модели. Портрет сделан по неоклассической схеме: не довольствуясь тем, что Баруцци, подчеркивая род своих занятий, держит в руке резец, Брюллов поместил справа от лица художника - в глубине темного фона - эскиз мраморной женской статуи - работы, видимо, самого болонского скульптора. Наличие этой детали вызвано вовсе не неспособностью художника освободиться до конца от влияния неоклассицизма, а стремлением возвысить и облагородить модель, романтизировать образ.

Брюллов изобразил энергичного, полного сил человека (в 1833 году Баруцци было 43 года) в момент высокого творческого подъема. Взгляд скульптора устремлен на зрителя, но это отсутствующий взгляд. Он ничего не видит перед собой, ибо весь в себе, весь поглощен мыслями о создании художественного образа. Великолепно написаны черный фрак, желтый жилет, белая блуза. Лицо поражает своей поистине скульптурной пластикой, и рука, держащая резец, придает полотну удивительную иллюзию объемности. При взгляде на этот портрет не оставляет впечатление, что здесь живописец бросает вызов скульптору, использует свое отточенное живописное мастерство, чтобы добиться максимального эффекта объемности, этой самой сильной стороны пластического искусства, на плоском полотне. Отсюда и скупость колорита и почти графическое использование приема светотени.

Близок по манере исполнения и портрет миланского скульптора Иньяцио Фумагалли, написанный Брюлловым в 1834 году. Эта работа принадлежит сейчас Миланской академии Брера, профессором и ученым секретарем которой был Фумагалли. Несмотря на то, что портрет находится в довольно плохом состоянии, он свидетельствует о замечательном даровании Брюллова-портретиста, о необыкновенном умении художника отыскать в человеке свое, неповторимое, глубоко индивидуальное. На портрете Фумагалли не только художник, наделенный тонким чувством прекрасного, но и человек с большим жизненным опытом, мудрый наставник и педагог.

В Миланской галерее современного искусства хранится небольшой холст Брюллова "Одалиска". Картина, относящаяся наверняка к первому пребыванию художника в Италии, отражает то эпикурейское восприятие жизни, которое было присуще некоторым его работам жанрового характера того периода - беззаботно идиллическим, лишенным глубоких раздумий о предназначении человека и смысле жизни, столь характерных для последующих этапов творческой биографии Брюллова.

Намного более трудными являются поиски работ художника, находящихся в частных руках, поиски, нередко требующие большой предварительной и исследовательской работы и тем не менее часто оканчивающиеся неудачами. И тогда все приходится начинать заново, чтобы еще раз вновь натолкнуться на какое-либо препятствие, неожиданно обрывающее нить в момент, когда разыскания, казалось бы, должны были увенчаться успехом...

В городке Тиволи, который очень любили русские художники за его живописные виды с водопадами, работал, как уже упоминалось, и Карл Брюллов. Как-то, видимо, в ожидании обеда, он набросал на стене трактира при гостинице, в которой жили художники, портреты своих русских коллег. Наброски оказались настолько удачными, что, по преданию, англичане хотели купить у хозяев трактира кусок стены с рисунками и увезти его к себе на родину.

Во всяком случае, в 1839 году, когда Италию посетил историк М. Погодин, Гоголь возил его в Тиволи и показывал ему там в числе прочих достопримечательностей, как рассказывает в своих путевых записках сам историк, "десяток голов, начерченных Брюлловым углем на стене. С гордостью посмотрели мы, - отмечал М. Погодин, - на эти причудливые черты нашего славного мастера".

Поехали мы в Тиволи - отыскивать знаменитый трактир. Зашли в одну, другую старую гостиницу с тратториями, но они оказались построенными позднее того времени, когда в этом живописном городке трудился молодой Брюллов. Оставался еще один старый ресторан, располагающийся около древнеримского храма Весты или Сибиллы, как его часто именуют в Тиволи. По узкой Виа делла Сибилла, стиснутой почерневшими от времени каменными строениями, стены которых наверняка видели и Карла Брюллова с его товарищами, двинулись в гору, где на краю головокружительного обрыва стоит беломраморный храм. Уже одного взгляда в долину, где шумели потоки знаменитых водопадов, было достаточно, чтобы убедиться, что на этот раз мы у цели наших поисков. Виды на долину и водопады нам были хорошо знакомы по известным работам Сильвестра Щедрина. Он, несомненно, работал в тени колонн храма Весты, "сочиняя" пейзажи Тиволи, - только здесь угол зрения на долину совпадал с углом зрения художника...

Наружные стены ресторана, тоже такие же замшелые, как и окружающие дома, вселяли надежду на успех. Но внутренние стены жестоко разочаровали нас. В старинном ресторане все сверкало чистотой и пахло свежей краской после недавно проведенного ремонта. Стены были заново оштукатурены и покрыты густой темно-красной охрой. Маляры пощадили только часть старинной росписи потолка с растительным орнаментом. Попытки наши узнать у официантов и хозяйки заведения - весьма надменной дамы с пышной копной блестяще-черных волос, - не было ли на стенах до ремонта других росписей или рисунков, ни к чему не привели. И официанты и хозяйка с тупым упрямством твердили, что никаких росписей на стенах не было, даже не выслушав до конца, что нас интересует. Не потому ли, мелькнула мысль, что они были и в самом деле и что их закрасили или сбили вместе со старой штукатуркой во время ремонта вопреки итальянскому закону, который строго возбраняет подобные вещи? Ведь были сотни случаев, когда в Италии, натолкнувшись, скажем, на древнеримские руины, при строительстве их тайком уничтожали, чтобы, упаси бог, об этом не пронюхали власти и не запретили работать, объявив строительный участок археологической зоной...

Но делать было нечего, в чужом монастыре свой устав не введешь. Мы ни с чем возвратились в Рим.

Начали другой поиск - росписей, выполненных Брюлловым в 1828 году для русской посольской церкви в Риме. В папском Риме до того, как он в 1871 году стал итальянской столицей, запрещалось возведение некатолических культовых сооружений. Члены русской дипломатической миссии в Риме поэтому должны были устраивать для своих нужд домовые православные церкви. Вот для такой домовой церкви русского посольства в Риме, которое в 1828 году находилось в палаццо Одескальки на площади Сантиссими Апостоли, Брюллов написал несколько образов. В письме в Общество поощрения художников от 27 сентября 1828 года он писал: "Теперь, как по случаю установления русской церкви в доме нашего посольства, все русские художники, находящиеся в Риме, взяли на себя согласие господина посланника пожертвовать для украшения оной своими трудами, мне досталось написать царские двери; в половине октября сия работа должна быть кончена".

Русским посланником в Риме вместо умершего в 1827 году князя Италинского в это время был Григорий Иванович Гагарин, просвещенный человек, большой любитель литературы, театра и живописи, выступавший в молодости в качестве переводчика и автора стихов. Новый посланник, сын которого Григорий Григорьевич, художник-любитель, кстати, был учеником Брюллова, покровительствовал русским художникам, стажировавшимся в Риме, живо интересовался их жизнью и трудами. Было естественно, что у него появилась идея привлечь к украшению посольской церкви именно русских художников, а не какого-либо модного иностранца.

Впоследствии русское посольство часто перекочевывало из одного здания в другое, а вместе с посольством кочевала и церковь. В 1845 году, когда Рим осчастливил своим пребыванием царь Николай I, посольство находилось близ Пантеона в палаццо Джустиниани, где, как сообщают мемуаристы, также была оборудована и церковь. Богомольный русский император, бегом пробежавшись по залам Ватикана, уставленным шедеврами искусства, не преминул отслужить в русской церкви обедню и даже помогал пением местному псаломщику. Это, впрочем, не улучшило расположения духа императора, который остался очень недоволен дворцом, построенным знаменитыми- Джованни Фонтана и Борромини, и, уезжая, потребовал от русского посланника, чтобы он подыскал себе новую резиденцию, потому что, говорил он посланнику, "ты поместился в несоответствующем твоему посту месте".

Посольство опять переехало в новое помещение.

В конце концов следы работ Брюллова по украшению русской посольской церкви в Риме затерялись, и против этих росписей в каталогах появилась стереотипная фраза: "Местонахождение неизвестно".

Обратились в палаццо Одескальни, в котором живут его владельцы, князья, чье имя носит этот огромный дворец, построенный Карло Мадерно и Бернини. Нас принял очень любезный дворецкий, живо заинтересовавшийся нашим предприятием по розыскам в Риме творений русского художника прошлого века. Он пообещал просмотреть архивы палаццо и поговорить с хозяевами, но только после того, как мы обратимся с официальной письменной просьбой к князьям, подробно объяснив предмет наших поисков Одескальки любят порядок...

Сочинили письмо. Недели через две раздался звонок от дворецкого. Никаких документов, связанных с пребыванием в палаццо Одескальки русского посольства и работой в его стенах художника Брюллова, он, к сожалению, в архивах палаццо не обнаружил. Князья, по его словам, внимательно посмотрели росписи в своих личных покоях: там тоже нет ничего похожего на то, что нас интересует.

В палаццо Джустиниани, где сейчас располагаются служебные помещения итальянского сената, разыскания по нашей просьбе осуществил один сенатор-коммунист, наш большой друг. Снова никаких следов росписей...

Но вот, наконец, удача. Знаменитые "царские врата" с образами, написанными великим русским художником и известными в брюлловской литературе только по описаниям, поскольку они никогда не публиковались, нам удалось обнаружить в нынешней русской православной церкви в Риме, что устроена внутри "Палаццо Чернышев" по виа Палестро, 71.

"Царские врата" представляют собой двустворчатые двери из резного позолоченного дерева. Они разделяют пополам иконостас, отделяющий по традиции в православной церкви алтарную часть. Ту же функцию он имел, судя по хранящимся в церкви на виа Палестро старым рисункам и акварелям, и в других палаццо, где устраивалась посольская церковь.

Иконостас был выполнен по рисунку архитектора Константина Тона, образа для него писали художники Гоффман, Марков и Бруни. Речь идет о довольно посредственной живописи в неоклассической манере, которая только подчеркивает гениальность Брюллова, расписавшего шесть цинковых медальонов, вмонтированных во врата. Медальоны диаметром 35 сантиметров расположены симметрично по три в каждой створке дверей. На верхних двух медальонах изображена сцена Благовещения; слева - архангел Гавриил, справа - богоматерь; на остальных четырех медальонах написаны образы евангелистов.

Брюллов никогда не был религиозным человеком. В его живописи на священные темы нет и тени мистики и религиозного экстаза. Художник слишком сильно впитал в себя заветы великих мастеров Возрождения, для которых библейские сюжеты были только предлогом для изображения человеческих страданий и страстей, чтобы не сбиться при трактовке религиозных сюжетов на византизм, насаждавшийся в религиозной живописи Николаем I.

Брюллов работал над образами "царских врат" одновременно с картиной "Последний день Помпеи". Это не могло не сказаться на живописной манере образов, которые кажутся этюдами к картине о помпеянской катастрофе, настолько они ярки и звонки по колориту и выразительности, настолько они жизненны по душевному напряжению, настолько они светски по всему своему характеру.

Легок и воздушен написанный в серебристых тонах образ Гавриила, в котором сильнее всего чувствуется остаточное влияние академизма в Брюллове. Нежен и хрупок образ потупившей взор богоматери; в этой работе безусловно влияние Рафаэля, особенно его "Велаты". Полон вдохновения и энергии взор молодого Иоанна, поражающего античной красотой и правильностью черт. Веет мудростью от евангелистов-старцев: Марка, Луки, Матфея. Перед нами живые люди, в чертах которых нет и намека на религиозный аскетизм, одухотворенные глубокими чувствами и мыслями, полные индивидуальности.

До нашего времени дошло не так много законченных работ Брюллова на религиозные темы. Многие из них помешала довести до конца болезнь художника. Другие погибли. Третьи были утеряны. Поэтому такой большой интерес представляет роспись "царских врат", позволяющая нам глубже увидеть наименее изученную сторону в многогранном творчестве великого русского художника, проследить эволюцию художественных критериев Брюллова при трактовке религиозной тематики, сравнивая образа "царских врат" с грандиозными замыслами росписей для Исаакиевского собора.

Повезло и с другой работой Брюллова, находящейся в Италии, о существовании которой мы даже не подозревали. Как-то, уже после опубликования в итальянской печати некоторых материалов о наших поисках, мы получили письмо из Каррары, в котором неизвестный нам профессор Пьетро Микели-Пеллегрини сообщал, что он является обладателем одной работы Брюллова и готов нам показать ее, если мы найдем возможность приехать в его город.

Весной 1976 года нам представился случай поехать в Каррару и навестить профессора, который немало заинтриговал нас своим письмом. Фамилии Пеллегрини мы никогда не встречали среди людей, общавшихся с русским художником. Из этого следовало, что у Пеллегрини была вещь Брюллова, перешедшая к нему от каких-то других владельцев. Каких? В Карраре художник вроде никогда не бывал...

Каррара, небольшой, очень уютный и зеленый городок, на каждом шагу напоминал, что его жители живут добычей мрамора. Встреча с профессором у нас была назначена на 4 часа дня. До этого у нас были еще кое-какие дела. Интервал мы посвятили осмотру города с его великолепными церквами романско-готической архитектуры и прославленной Академией, основанной в 1769 году и готовящей ваятелей по камню.

К 4 часам мы разыскали улицу Санта Мария, где в доме под номером 10 жил профессор. Свежевыкрашенный трехэтажный палаццо, на котором виднелась этикетка с цифрой 10, резко выделялся на фоне потемневших от времени соседних каменных строений. Палаццо украшала вывеска, на которой крупными буквами было выведено: "Проф. П. Микели-Пеллегрини. Ухо. Горло. Нос". И часы приема больных.

Медик, хобби которого - собирательство картин, решили мы.

Из открытого окна второго этажа нас внимательно разглядывал пожилой человек с пучком редких седых волос, зачесанных назад, - видимо, сам профессор. Мы назвались. Профессор жестом пригласил в дом. Дверь открыла пожилая служанка, с которой мы прошли на второй этаж, где нас встретили супруги Пеллегрини - 83-летний старик профессор и его жена, 78-летняя синьора Мария.

Профессор начал со своего возраста и возраста жены, чтобы предупредить, что он предпочитает беседовать с нами, сидя в кресле. Прошли в заставленный книжными шкафами кабинет, где профессор удобно устроился в кресле сам и усадил нас. Жена его тут же вышла на кухню, чтобы приготовить кофе для нас и для себя.

- Мужу нельзя - возраст, - объяснила она. - А я выпью с вами чашечку. Обожаю этот напиток!

Через секунду она появилась снова, держа в руках небольшую раму, которой был обрамлен карандашный рисунок.

- Вот и Брюллов. Вот его автограф...

На обратной стороне рисунка действительно почерком Карла Брюллова было написано по-итальянски: "Портрет Паоло, сына Агостино Трискорниа, исполненный в Москве в 1836 году художником Карлом Брюлловым в присутствии скульптора профессора Ивана Витали в доме князя Голицина по улице Лубянка". На рисунке был изображен молодой человек лет двадцати с характерной для того времени прической. Под портретом была подпись Брюллова и дата: 1836 год.

В этом году Брюллов, как известно, по дороге из Италии в Петербург (добирался он морским путем, через Грецию и Турцию) надолго останавливался в Москве, где жители старой русской столицы устроили автору "Последнего дня Помпеи" необычайно теплый и радушный прием. Будучи в Москве, Брюллов очень сдружился со скульптором И. Витали, написал позднее его портрет и всячески способствовал его выдвижению и получению заказов. В свою очередь, И. Витали создает яркий реалистический бюст художника, который, между прочим, повторен в надгробном памятнике Брюллову на римском кладбище в Тестаччо. Учителем Витали был петербургский мраморщик итальянского происхождения А. Трискорниа (в нашей стране он был известен как Трискорни). Двадцатипятилетнего сына учителя своего друга Паоло, родившегося уже в Петербурге и ставшего тоже скульптором, и изобразил на своем экспромте Карл Брюллов.

Профессор Пеллегрини, как выяснилось, был внуком Паоло Трискорниа, прожившего долгую жизнь и скончавшегося в начале нашего века в Италии, куда он возвратился на склоне лет. Пеллегрини гордится тем, что скульптуры его деда украшают Ленинград и Москву, которые он, увы, никогда не видел и, наверно, уже не увидит...

Появилась синьора Мария с кофе. Выпила свою чашечку стоя и опять исчезла. Пока профессор разжигал очередную сигарету (преклонный возраст отнюдь не мешает ему курить одну сигарету за другой), синьора появилась снова, держа какой- то непонятный предмет.

- Русский аршин. Осталось от деда.

Оказалось, что в доме полно русских вещей: трубка, изделие русского ремесла, подаренное деду на какой-то юбилей его русскими друзьями, одно из первых изданий "Войны и мира" Л. Толстого на русском языке, план Петербурга издания 1871 года, миниатюры прадеда Пеллегрини Агостино Трискорниа и его русской жены. На обратной стороне миниатюр мы прочли по-русски: "Магазин Ф. Лоренц. В Большой Морской в доме Жадомировской напротив дома оберполицмейстера"...

Мы долго говорили с этой симпатичной пожилой четой, осматривали их библиотеку, в которой наряду с антикварными русскими изданиями обнаружили экземпляры советского журнала "Искусство" за 1952 год со статьями о Карле Брюллове, свежие номера бюллетеня "СССР сегодня", издаваемого по-сольством СССР в Италии на итальянском языке, книги на итальянском и других языках о нашей стране. Внук Паоло Трискорниа и его жена, люди весьма прогрессивных взглядов, по семейной традиции знают и любят русскую культуру и с горячей симпатией относятся к Советскому Союзу"

23 июня 1977 года исполнилось сто двадцать пять лет со дня смерти К. П. Брюллова. Время не стерло следов пребывания великого русского художника на земле Италии, подарившей автору "Последнего дня Помпеи" мгновения высокого творческого вдохновения и принявшей его прах. Произведения Брюллова, сохранившиеся в Италии в музеях и частных собраниях, значительно расширяют и обогащают наши представления о творческом наследии художника, его идейных исканиях.

Пока эта книга готовилась к печати, нам удалось обнаружить новые прекрасные работы Брюллова, о которых предстоит рассказать в будущем. Среди них замечательные серии, выполненные в качестве иллюстраций к знаменитому роману Александро Манцони "Обрученные".

Новые находки подтверждают, что художественное наследие Брюллова в Италии требует дальнейших поисков и исследований.

г. Рим. 1976.