9. Еще одно значительное творческое начинание Виктора Васнецова ...

Еще одно значительное творческое начинание Виктора Васнецова связано с Абрамцевым — росписи Владимирского собора в Киеве, которые принесли автору мировую известность. Еще до работы в Киеве Васнецов написал две иконы для абрамцевской церковки. Они были исполнены художником в спешке, в перерывах между большими работами.

Приглашение Васнецова Адрианом Викторовичем Праховым в Киев произошло в «Яшкином доме».

Пир каменного века. Эскиз. 1884

А. В. Прахова связывали с Васнецовым крепкие дружеские узы, еще со времени жизни художника в Петербурге, когда молодой профессор, позднее заведующий художественной частью журнала «Пчела», приласкал начинающего художника и ввел его в свою семью, а в дальнейшем в печати поддерживал его одобрительными отзывами, наперекор отрицательным оценкам других критиков.

Прахов приехал в Абрамцево приглашать художника в Киев по совету учителя Васнецова и постоянного его доброжелателя П. П. Чистякова, на что художник ответил категорическим отказом. «Меня, — говорил Васнецов, — сейчас занимают совсем другие темы — русские былины и народные сказки. А в этой области, сами знаете, «конкуренция» уж очень большая. Трудно сказать что-нибудь свое, что не будет похоже ни на Рафаэля, ни на Мурильо... Сейчас тебе критики на это сходство укажут, что ни напишешь...» На следующий день Прахов уехал из Абрамцева.

Васнецов же, по его рассказу, после ухода Прахова долго думал о полученном предложении и не мог заснуть.

«Мои все уже давно легли спать, а я все думаю и по привычке хожу по комнате взад и вперед, — рассказывал впоследствии художник. — Нарочно даже сапоги снял и мягкие туфли надел, чтобы не шуметь и не разбудить детей... Хожу и все думаю, стараюсь только не попадать на те половицы, которые, знаю, скрипят под ногой. Все думаю: «Хорошо ли сделал, что отказался? Конкуренции старых европейских мастеров испугался!» — хожу и думаю: «Как бы можно так сочинить богоматерь, чтобы ни на кого не была похожа? Ни на итальянцев, ни на знаменитого испанца, ни на кого из других прославленных европейских художников?..» Вспомнил, как однажды весной Александра Владимировна вынесла в первый раз на воздух Мишу, еще младенца, и он, увидав плывущие по голубому небу облачка и летающих птичек, от радости вплеснул обеими ручонками, точно хотел захватить, прижать к своему сердцу все, что увидел в первый раз в своей жизни!.. Вот тут и представилось ясно, что так надо сделать. Ведь так просто никто еще не писал! А потом припомнилось, что когда-то давно написал на эту тему маленький образ и подарил его Елизавете Григорьевне (Мамонтовой — В. Л.), а она поставила в Абрамцевскую церковь...»¹⁶ Основываясь на реальном впечатлении, создал Васнецов свой оригинальный по трактовке сюжета образ богоматери, несущей на руках чем-то обрадованного младенца.

Утром следующего дня художник послал вслед уехавшему Прахову телеграмму: «Если Суриков откажется, оставьте работу за мной».

Через день Васнецов принес в столовую Мамонтовых два готовых эскиза будущих росписей, изумив всех и своей быстротой и необыкновенной проникновенностью в область, как все думали, мало тогда ему ведомую.

Получив ответ от Прахова, Васнецов поехал в Киев, чтобы познакомиться со зданием, в котором он должен был выполнять росписи.

Прахов предложил художнику «взять на себя роспись лицевыми изображениями и орнаментами всего центрального нефа — большого корабля с запрестольной абсидой, куполом, потолками и столпами, поддерживающими хоры», а также создание образов главного иконостаса и двух боковых приделов — северного, так называемого жертвенника, и южного — диаконника¹⁷.

По совету Прахова Виктор Васнецов осмотрел в Киеве мозаики Софийского собора и Михайловского монастыря и фрески Кирилловской церкви, а через некоторое время поехал в Италию, чтобы ознакомиться с памятниками древнего христианского искусства.

Поездка художника, продолжавшаяся месяц, ограничилась пятью городами: Венецией, Равенной, Флоренцией, Римом и Неаполем. В конце мая 1885 года Васнецов вернулся на родину и поселился опять в Абрамцеве.

В письме А. В. Прахову от 28 мая 1885 года художник пишет о своих впечатлениях от поездки в Италию: «...То, что видел в Венеции, Равенне и Риме, дает мне достаточно впечатлений и материала для моего труда. Я чрезвычайно рад и счастлив, что удалось взглянуть на свет божий. Конечно, месяц слишком короткий срок, но в видах моей работы будущей мне дольше и нельзя было оставаться за границей. Зато при кратком обзоре сила первого впечатления не успевала стираться и все, что я видел, в моем воображении осталось ярко и живо. Самое сильное художественное византийское настроение мне дала Венеция — Марк и Равенна — св. Аполлинарий в городе и Апол [лон] «in classe» и св. Виталий. — Это материл для меня незаменимый. Я, разумеется, не упоминаю о могучем и широком искусстве Возрождения. Не видеть в оригинале

Микеланджело, Рафаэля, Тициана, Веронеза, Тинторетто, Рибейра, Веласкеса и др. — значит совсем не знать искусство. Оно глубоко действует на душу и поучительно, я ужасно рад, что их видел. Физически от путешествия устал страшно. Путешествие было для меня не отдых, а работа. Хотя я и устал, но с бодрым духом принялся за работу — композиции алтаря...»

В своих письмах к А. В. Прахову из Абрамцева Васнецов сообщает о предварительных работах, какие он сделал до своего переселения в Киев. В письме от 14 июля 1885 года он пишет: «Работаю, слава богу, усердно. В Киев привезу основы всех композиций и, вероятно, уже там буду разрабатывать их в большом виде. Компоновать дело нелегкое, и мне едва хватит времени в Абрамцеве на это дело»¹⁸.

Более двух месяцев заняла у Васнецова подготовительная работа в Абрамцеве.

Переехав в Киев и вызвав семью, художник с необычайной энергией принялся за работу.

Васнецов быстро вошел в семью Праховых, где сделался своим, близким человеком, проводил почти все вечера в дружеской радушной обстановке. Семья Праховых притягивала к себе Васнецова глубоким интересом к искусству, особенно своей любовью к музыке. Музыка у них всегда была в особом почете: хорошо играла жена Адриана Викторовича — Эмилия Львовна и дочь — Елена Адриановна. Бывали у Праховых киевские музыканты — Станислав и Феликс Блюменфельд, В. В. Пухальский, Н. В. Лысенко и музыканты из Петербурга и Москвы. Напряженная работа в соборе, утомлявшая художника, не всегда позволяла ему присутствовать на музыкальных вечерах у Праховых.

В октябре 1885 года художник писал П. М. Третьякову: «Тоскую по музыке, иногда очень и очень хочется послушать Бетховена или Баха, или Моцарта из хороших рук». «Музыку часто слышите? — спрашивал он П. М. Третьякова в письме, написанном 24 января 1888 года.— А я редко, очень-очень; а мне она страшно необходима: музыкой можно лечиться»¹⁹.

Музыка была необходима Васнецову не только как леченье от физической и иногда «нападавшей» на него душевной усталости, — она поддерживала его творческое вдохновение. Бах, Бетховен, Моцарт и Шопен были для него «своими людьми», так же как Глинка, Даргомыжский, Мусоргский, Римский-Корсаков и Бородин.

Без музыкальных вечеров у Праховых Васнецов едва ли так вдохновенно повторил бы, а в какой-то мере и создал заново, декорации к «Снегурочке», впервые им написанные для домашней сцены в мамонтовском доме на Садовой.

Вместе с Васнецовым в соборе работали братья Павел и Александр Сведомские, В. А. Котарбин-ский, М. А. Врубель, М. В. Нестеров, В. Д. Замирайло и другие художники. Н. А. Прахов в своих воспоминаниях рассказывает о напряженной работе Виктора Васнецова в соборе: «На работу во Владимирском соборе он приходил всегда аккуратно к десяти часам утра. Облачался в длинный парусиновый халат, когда-то, вероятно, синего цвета, а теперь ставший серо-голубым от частой стирки, украшенный спереди разводами разных тонов масляной краски. Не всегда была под рукой тряпка и случалось для скорости вытирать руки и кисти о полы халата, С огромной палитрой, длинным муштабелем и пачкой кистей разного размера, тоже длинных, поднимался он на высокие леса и там работал, пока позволял свет. Работал с большим увлечением, не считаясь с тем, закончены ли плотниками леса, прибиты ли поручни. В результате такого отношения к «технике безопасности» Васнецов однажды чуть было не поплатился жизнью. Забыл, что поручни еще не набиты, стал отступать спиной от стены, чтобы издали взглянуть на работу, и полетел вниз с высоты нескольких саженей. Сбежавшиеся на шум падения товарищи-художники подняли его в бессознательном состоянии, как умели привели в чувство и доставили домой... Огромные синяки и кровоподтеки, украсившие все тело во многих местах, заставили полежать дома, в постели, несколько дней»²⁰.

Работу в соборе Васнецов начал, — чтобы «размяться», как он говорил, — с росписи алтаря, а потом стал писать в центральной абсиде образ богоматери. При создании этого образа художник, как уже отмечалось, исходил из реальных впечатлений. Он стремился совместить их с существовавшими тогда традициями церковной живописи, не поступаясь при этом правдивостью и жизненностью изображаемого. В очень сложной композиции «Евхаристии» Васнецов сохранил традиционное каноническое расположение фигур, а самые фигуры Христа, апостолов и архангелов написал без принятой иконописной условности.

Преподобный Нестор-летописец. Эскиз для росписи Владимирского собора в Киеве. 1885-1893

Так же реалистически, жизненно подходил художник к изображению пророков, святителей и в особенности русских князей и княгинь, деятельность которых положительно отмечалась в науке и в литературе. Образы Васнецова воссоздавали реальных людей — деятелей средневековой русской истории. Огромную трудность для художника представляла передача внешнего вида изображаемых людей, поскольку летописи почти не оставили описаний их облика.

Перспектива на главный алтарь. Эскиз для росписи Владимирского собора в Киеве. 1885-1893

— Если я что и выдумывал, когда писал княгиню Ольгу, Андрея Боголюбского, Михаила Черниговского, Михаила Тверского и других, то всегда твердо помнил, что они были и смелыми защитниками и ревностными собирателями земли русской, — сказал Васнецов, вспоминая свои киевские годы. — Я думал не столько об их святости, сколько об их мужественных характерах, об их замечательных ратных подвигах и большой государственной мудрости.

По свидетельству Н. А. Прахова в чертах лица пророка Моисея можно было узнать киевского художника С. И. Светославского, в Иоанне Златоусте — известного киевского психиатра И. А. Сикорского, а для образа Ефросиньи Полоцкой художник просил позировать киевлянку М. А. Гудим-Левкович.

До настоящего времени со стен Владимирского собора глядят на зрителей не лики легендарных святых, а храбрые могущественные русские люди, горячие поборники свободы и счастья родной земли. Они изображены художником с такой же правдивостью и естественностью, как и образы двух бедняков, бредущих по ледяной Неве на новую квартиру-каморку, богатырей на распутье дорог и бедной, тоскующей сиротинушки — Аленушки.

"Сотворение мира". Орнамент. Эскиз для росписи Владимирского собора в Киеве. 1885-1893

Именно так расценили соборные росписи Васнецова его современники. В этом отношении очень характерны и убедительны непосредственные впечатления известного в девяностых годах прошлого века писателя В. Л. Дедлова, оставившего свои записи о киевских росписях Васнецова.

Десятилетняя работа Васнецова в Киеве создала ему необычайную известность и на родине и за границей. Она даже положила начало особому васне-цовскому стилю в области станковой религиозной живописи.

На стенах собора Васнецов создал также удивительные по выдумке и привлекательности орнаментальные росписи, которые восхищали современников и до сих пор не потеряли своей обаятельности для зрителей. «Уменье сочинять орнаменты» не было для художника чем-то случайным, проявившимся только в Киеве. Оно было как бы в его «творческой крови» и с достаточной силой было выявлено и в орнаментах абрамцевской церковки и позднее, после Киева. Стасов, увидав орнаментальные работы Васнецова в Киеве, охарактеризовал их, как «целый особенный мир византийский и русский, мир, полный красок, жизни, света, блеска...». «Это истинно создание человека, испытавшего «всю сладость архитектурного орнаментального творчества»²¹,— писал он.

Напряженная работа в соборе, потребовавшая не только много художественной выдумки и фантазии, но и чисто физического труда, не помешала Васнецову осуществлять и другие творческие замыслы, которые занимали его еще в Москве.

Хотя он и писал П. М. Третьякову, что в намеченные годы едва ли сможет выполнить все работы по росписям собора, вскоре по приезде в Киев он перевез из Москвы «Богатырей». Художник считал себя обязанным ежедневно некоторое время проводить около этой картины, иногда работая над ней, а иногда ее рассматривая.

Росписи в соборе и ежедневная «беседа с Богатырями» не помешали Васнецову найти время для работы над новыми эскизами декораций и костюмов к опере Римского-Корсакова «Снегурочка», поставленной Мамонтовым в Москве. Стасов дал восторженную оценку декорациям художника. «Я, — писал критик, — был совершенно изумлен декорацией... представляющей дворец царя Берендея. Ничего подобного я еще не видал на русской сцене... Такой необычайно творческой фантазии, такого изумительного знания древнего русского искусства вообще и древнерусской архитектуры в особенности мне никогда еще не приходилось у нас видеть... Я видел тут присутствие таланта совершенно исключительного, своеобразного, сильного, громадного... Надо было просмотреть много сотен и тысяч миниатюр из древних русских рукописей, фресок внутри зданий — уж и то был труд громадный. Но насколько же еще выше стоял тот глубокий дух, который все это в себя усвоил, все это внутри себя претворил и спаял в одно великое чувство и ощущение и потом вынес на свет в форме нового художественного создания»²².

Снегурочка и Лель. Эскизы костюмов к опере "Снегурочка". 1885

— Перехвалил меня Владимир Васильевич, — сказал Виктор Васнецов, перелистывая журнал, где были напечатаны эти строки. — Никаких сотен и тысяч иллюстраций с древних памятников я не смотрел. Чутье подсказывало. Ведь я русский человек и в Вятке кое-что видел и Москва-матушка многому научила!

Палаты царя Берендея. Эскиз декорации к опере "Снегурочка". 1885

Декорация палат Берендея не была единственной, поразившей зрителей спектакля. Другие были также замечательны «по красоте, истинной национальности и правдивости», как писал о них Стасов, назвав их «шедеврами».

— Меня как-то спросили, — рассказывал Васнецов, — какие материалы помогли мне написать декорации к «Снегурочке». Я на этот вопрос не ответил, но про себя подумал — помогли мне двое: текстом — Островский, музыкой — Римский-Корсаков.

Кроме великолепных декораций, Васнецов написал для «Снегурочки» несколько десятков превосходных костюмов. Декорации и костюмы Васнецова к «Снегурочке» совершили полный переворот в русском театрально-декорационном искусстве.

В киевские годы художник работал над картиной «Иван-Царевич на Сером Волке». Закончив полотно, Васнецов отправил его в 1889 году на Передвижную выставку, где оно было куплено П. М. Третьяковым.

Васнецов прекрасно передал в картине фигуру волка, умного, зоркого, стремительно несущегося по лесу со своей драгоценной ношей. Только в раннем «Ковре-самолете» и в картине «Баба-Яга» художник сумел достигнуть такой плавности и музыкальности в передаче движения. Лесную, непроходимую чащу художник писал с этюда, сделанного в Абрамцеве.

— Абрамцевский лес все время был перед моими глазами, когда я писал «Волка», — сказал художник, вспоминая киевские годы.

Из «мелочей», как иногда называл в шутку свои иллюстрационные работы Виктор Васнецов, в Киеве им были созданы рисунки к лермонтовской «Песне о купце Калашникове». И здесь современников поразило изумительнейшее васнецовское чутье к прошлым временам, уменье дать живые, правдивые образы наших предков. Художник впервые подошел к эпохе Грозного, к самому образу Ивана IV, создав впоследствии на эту тему большую картину.

Весна-Красна. Эскиз костюма к опере "Снегурочка". 1885