IV грозный год

 Смерть, злоба, стужа, мор, болезни, голод, страх, Полузадушенный Париж - в семи петлях.

Гюго (Перевод Вс. Рождественского - Прим. перев.)

Буржуазный республиканец Мане не лишен чувства патриотизма. Тревожные депеши, сообщения о событиях на границе ввергают его в мрачное расположение духа. Он больше не шутит, не смеется, почти не разговаривает. Он нарушает молчание лишь тогда, когда нападают на армию. Мане не выносит негативных замечаний в адрес генералов или даже солдат, потерпевших первые поражения при Виссамбуре и Твергале 4 августа или при Фрешвиллере и Форбахе 6-го, он мгновенно выходит из себя, стоит только в его присутствии начать критиковать армию.

Положение с каждым днем ухудшается. 2 сентября Седанский разгром обращает императорский режим в прах. Вместе с 83 тысячами человек Наполеон III сдается неприятелю. 4 сентября Париж провозглашает республику. Образуется временное правительство. В то время как на Париж надвигается прусская армия, а французские войска беспорядочно отступают, обезумевшие толпы устремляются на вокзалы и с бою берут поезда, чтобы покинуть столицу. Мане не из их числа: он решает стать добровольцем, принять участие в защите Парижа. Но кроме того, он хочет, чтобы его близкие были надежно защищены. 8 сентября его мать, жена и сын уезжают в городок Олорон-Сент-Мари, расположенный в департаменте Нижние Пиренеи, где их на время приютит один знакомый, г-н де Лелякар.

Теперь Мане может исполнить свой долг. Он готовит себя к худшему. "Мы вскоре будем свидетелями и участниками ужасных событий, - пишет он 10 сентября Еве Гонсалес, уехавшей в Дьепп. - Если Европа не сумеет вовремя вмешаться, будут пожары, грабежи, бойня". Через два дня вместе с братом Эженом он наведывается к Моризо. Поскольку Берта отказывается уехать из Парижа, он с преувеличенным пессимизмом описывает ужасы, которые ей предстоит здесь пережить, уговаривает уехать, пока это еще возможно. "Много вы выиграете, если вас ранят или изуродуют!"

Подобное волнение, сочетающееся с героической решимостью, определяет поведение многих парижан. Они лихорадочно готовятся выдержать осаду, проклинают пруссаков, но прежде всего тех французов, у которых не хватило смелости выполнить свой долг. На улицах повсюду ведутся военные учения. На Бульварах расположились лагерем солдаты национальной гвардии. Неожиданно Мане вспоминает о своих полотнах и подстерегающих их опасностях. 16 сентября он перевозит в подвал дома Теодора Дюре, расположенного на улице Нев-де-Капюсин, около дюжины наиболее ценных, с его точки зрения, холстов. На следующий день немцы начали осаду Парижа. 48 часами позже 200 тысяч пруссаков берут столицу в кольцо.

Участвуя в охране укреплений, Мане спит на соломе: "В конце концов, на войне как на войне". Парижские мосты взлетают в воздух. Грохочут пушки. Еще есть какие-то надежды на перемирие; уже ведутся переговоры; однако Пруссия требует Эльзас и часть Лотарингии. Ввиду этих "наглых притязаний, - пишет художник жене (Во время осады Мане регулярно писал жене. Преобладающая часть приведенных мною цитат взята из переписки, которая начиная с 30 сентября переправлялась на воздушном шаре и поэтому приходила с большим опозданием. Страницы, где рассказывается об осаде Парижа, воспроизводят события так, как их воспринимал Мане.), - Париж решил защищаться до последнего". Пока ничего не потеряно! Вот уж вроде бы и в провинции берутся за оружие. Если вся Франция последует примеру Парижа, ни один пруссак не вернется к себе на родину живым.

Художник сравнительно легко переносит продовольственные затруднения - мясные лавки работают только три дня в неделю, и тогда очереди выстраиваются уже с четырех утра, - его гораздо больше беспокоит отсутствие вестей от близких. Париж выглядит зловеще. В половине десятого вечера улицы уже пусты. Почти каждый день в пригородах происходят стычки. В течение дня, если обстоятельства позволяют, Мане взбирается куда-нибудь повыше, чтобы "наблюдать, как развиваются действия". Дым горящих фабрик застилает небо. На улицах подбирают раненых и убитых. У Дега, тоже ставшего добровольцем, убили одного приятеля; это произвело на него ужасающее впечатление. Как-то вечером в середине октября Мане и Дега в доме Моризо спорят, как лучше защищать столицу. Недолог этот спор! Стоит только им вспомнить о "трусах", которые дали деру, как оба приходят к полному согласию: они не прощают Золя и Фантен-Латуру того, что те покинули Париж.

"Дорогая моя Сюзанна, я долго пытался найти твою фотографию. Наконец нашел альбом, тот, что лежал на столе нашей гостиной, и теперь могу хоть изредка смотреть на твое милое лицо. Сегодня ночью я проснулся оттого, что мне послышался твой голос - он звал меня. Как бы я хотел скорее дождаться того момента, когда вновь увижу тебя, но время идет медленно..." В словах этого почти тридцатидевятилетнего солдата проскальзывают усталость, уныние.

Плохие новости - одни ошибочные, другие убийственно точные, вроде той, которая в самом конце октября донесла весть о капитуляции в Меце маршала Базена вместе с армией в 173 тысячи человек, - подрывают дух защитников Парижа. Вылазки, предпринимаемые парижанами, обречены на провал. Дождь. Холод. Начинается эпидемия оспы. Не хватает газа; в учреждения его уже перестали подавать. Едят конину и ослятину - "царское блюдо". В мясных лавках продают также тушки собак, кошек и крыс. Цены на картофель - а он стоит уже 8 франков за буасо (Старофранцузская мера сыпучих тел, равная 12,5 литра.) - не перестают расти. Молоко получают только больные и дети. "Через некоторое время будет вообще нечего есть. Все это очень грустно, ибо всех нас может ожидать лишь фатальный конец", - пишет Мане в ноябре.

Во второй половине того же месяца голубиная почта доставляет из провинции 10 тысяч телеграмм. Но от Сюзанны снова ничего. "Это просто пытка. Ох уж эти чертовы немцы, они просто негодяи..." Мане - его только что взяли в артиллерию - несколько раз заходил в кафе Гербуа. Едва освещенные залы пусты, мрачны. Все или почти все "батиньольцы" находятся вне Парижа. Ренуар мобилизован и направлен на юго-запад. Фредерик Базиль записался добровольцем в полк зуавов. Моне, Писсарро и Сислей в Лондоне. Сезанн - эта война не занимает его мысли работает в Провансе, в Эстаке, у дарящего умиротворение моря.

"Нам здорово достается", - говорит Мане. В своей комнате он разместил сделанные им портреты Сюзанны. Произведенный в чин лейтенанта (Берта утверждает, что его особенно привлекала новая форма), он получает в декабре назначение в штаб национальной гвардии, расположившийся на Елисейских полях. Он находится теперь под непосредственным началом другого художника, одного из самых знаменитых представителей официального искусства, полковника Мейссонье. Может быть, братство по оружию позволит забыть о соперничестве в искусстве? Небольшого роста, в мундире, увешанном крестами и медалями, имеющий вид победителя, Мейссонье дает понять, что не знает о существовании художника по имени Эдуар Мане. Он обращается с лейтенантом с холодной вежливостью. Что до Мане, то он с большим пренебрежением поглядывает на наброски, которые Мейссонье делает карандашом во время заседаний, нарочито, якобы по забывчивости, оставляя их для глаз "собрата".

Отвратительная погода, суровая зима - все это усугубляет тяготы блокады. Идет снег. Подмораживает. Топить нечем. "Когда же все это кончится?" - вопрошает Мане. Он болен: у него грипп; "он худ как палка". И никаких известий от Сюзанны! С 5 января пруссаки непрерывно бомбардируют город. Снаряды падают на улице Суффло, на площади Сен-Мишель, на улице Отфей, в предместье Сен-Жермен. Жители левого берега перебираются на противоположную сторону Сены. Дети могут выручить несколько су от продажи осколков - в будущем они станут сувенирами: пресс-папье. "Нет газа, только черный хлеб и грохот пушек дни и ночи напролет". Но от болезней гибнут еще больше, чем от прусских снарядов. В середине января, воспользовавшись густым туманом, парижане отважились на вылазку - безрезультатно. "Держаться дальше просто нету сил", - говорит Мане. Его нервы на пределе.

Голодающие бродят в поисках хоть какой-нибудь пищи. Снаряды сыплются градом. Революционно настроенные элементы требуют отставки правительства. На градуснике ниже семи. Январь идет к концу.

Двадцать седьмого Париж просыпается в тягостном безмолвии. Пушки замолкли еще ночью. Правительство только что тайно подписало перемирие. Париж капитулирует. Мане облегченно вздыхает. Ему горько, но горечь эту скрашивает радость, которую он испытывает при мысли о том, что скоро увидит близких.

Только одно это желание живет в его сердце. Однако он вынужден запастись терпением еще на две недели и только 12 февраля уезжает из Парижа в Олорон. Перед самым отъездом он с горечью узнает о смерти Фредерика Базиля, убитого при Бон-ля-Роланд 28 ноября 1870 года.

В Олороне Мане вновь обретает близких, испытывая при этом состояние узника, только что освобожденного из заключения. Все чувствуют себя хорошо. Сюзанна пополнела - быть может, даже слишком. Стоит мягкая погода. Мане оживает. Он хватает кисти и набрасывает на пленэре несколько пейзажей. Но, пожалуй, уже достаточно злоупотреблять любезностью г-на Лелякара. Нельзя же оставаться у него вечно. Кто мог подумать, что осада будет столь продолжительной? У Мане нет желания сразу же возвратиться в Париж. Возбуждение улеглось, и он вынужден признать, что нуждается в серьезном отдыхе. Почему бы не снять где-нибудь на Атлантическом побережье - например, в Аркашоне - дом, где можно пожить, к примеру, еще месяц? Не было случая, чтобы Мане не находил у моря успокоения...

Двадцать первого он приезжает в Бордо, где задерживается не больше чем на несколько дней, чтобы подписать бумаги о найме дома в Аркашоне. Город пребывает в возбуждении. С 13-го числа здесь заседает Национальное собрание, депутаты которого избраны 8-го. Адольф Тьер, назначенный Национальным собранием главою исполнительной власти, ведет с Пруссией переговоры о заключении мира. Прислушиваясь к новостям, Мане даже сейчас не может противиться всепоглощающему желанию писать. Он проживет здесь всего лишь неделю - велика важность! - и все-таки распакует вещи и прямо из окна кафе, расположенного на втором этаже, напишет порт - полотно, полное жизни, звучащей словно поэма. Мачты, реи, снасти: с каким удовольствием бывший ученик с "Гавра и Гваделупы" тонкой кистью выстраивает эту "паучью архитектуру" (Tabarant, op. cit.).

Ф. Базиль. В мастерской художника. 1870

Первого марта Мане поселяется в Аркашоне в доме № 41 на авеню Сент-Мари, на вилле, именуемой шале Серванти. Ему хочется насладиться этим месяцем свободы, который он себе позволил. В этом приморском селении на заросших соснами дюнах он восстановит силы, обретет спокойствие. Денежные заботы его не волнуют, хотя дело обстоит достаточно серьезно. Веселый, как дитя, он бродит по окрестностям и беспрерывно пишет. И работает почти исключительно на пленэре. Наблюдая за изменчивым небом океанского побережья, он воплощает свои впечатления, возникающие у него при виде Аркашонской бухты.

Но очарование счастливой беззаботности вскоре будет нарушено. Драматические депеши из Парижа - увы! - слишком достоверны. 18 марта на Монмартре разворачиваются серьезные события: там расстреляны два генерала. Вспыхивает революция. Тьер решает эвакуировать столицу и стянуть в Версаль силы "порядка". Восставший Париж провозглашает Коммуну как основу будущего федеративного государства. 2 апреля версальцы открывают военные действия. 3-го коммунары начинают двигаться по направлению к Версалю...

Кисти падают из рук Мане. Его снедает беспокойство. Как недолго радовался он передышке. Прервав отдых, он 1 апреля уезжает из Аркашона. Надеясь вопреки всему, что эта схватка между французами будет вскоре прекращена, он направляется в Париж.

Но гражданская война не прекращается; напротив, она становится еще яростней. Версальцы начинают вторую осаду Парижа. Пули, кровь, ненависть - все это никогда не кончится!

Чувствуя, что сердце его окаменело, Мане опять снимает дом и на месяц поселяется в Пулигане, неподалеку от Сен-Назера. Он совершенно растерян. На протяжении всего этого месяца даже океан не может вдохновить его ни на одно даже самое незначительное произведение. Писать - о нет, он слишком настрадался, чтобы заниматься этим. Нескончаемые, грустные дни!

В мае истекает срок аренды, и Мане переезжает поближе к столице. Теперь он выбрал Тур. Он пребывает в состоянии тревоги, нетерпения, перевозбуждения, возрастающих по мере развития событий. 21 мая войска версальцев проникают в Париж через ворота Сен-Клу. Сражения идут за каждую улицу. Кажется, что вода в Сене превратилась в огонь. Тюильри, дворец Почетного легиона, Счетная палата (Она помещалась на месте нынешнего вокзала Орсе.), Государственный совет, Дворец правосудия, ратуша пылают как факелы. Бои идут повсюду. Но победа версальцев очевидна. Коммуна задыхается.

В Туре формируется несколько поездов, направляющихся в Париж. Поняв, что он не может больше оставаться на месте, Мане сделал все, чтобы вместе с семьей попасть в один из таких составов. Он прибывает в Париж, где свирепствуют чудовищные репрессии версальцев. Мане бродит по городу, охваченный ужасом, порою останавливается, чтобы зарисовать очередную уличную сцену, расстрел коммунаров солдатами регулярной армии, тело у подножия разгромленной баррикады.

Кошмарные зрелища.

Эта жестокость подкосила Мане. С огромным трудом он пытается возобновить привычные занятия. Его мастерская на улице Гюйо серьезно пострадала. К счастью, холсты не повреждены. Он снимает другую мастерскую, неподалеку от своего дома, на улице С.-Петербург, в доме под № 51 на первом этаже, где уже живет Леон Коэлла, перевозит сюда свои полотна с улицы Гюйо, а также работы, хранившиеся у Дюре. Но после всех потрясений душа его не лежит к работе.

Переживания последних десяти месяцев подорвали его жизненные силы. Он раздражителен, агрессивен. Говоря о политике, он ссорится то с одним, то с другим. Он не выносит Тьера, "этого слабоумного старика". Мадам Моризо пишет Берте (та находится в Шербуре у Эдмы), что он "менее, чем когда-либо, пребывает в здравом уме". В этом суждении есть некоторая крайность, но оно не может слишком удивить кого-либо в том "Париже переходного периода, в самом возбуждении которого было что-то эпилептическое" (Тabarant, op. cit.).

Мане ежеминутно говорит о своем восхищении Гамбеттой - единственным, по его мнению, политиком, способным спасти страну. Это восхищение вызывает у него даже желание работать. Он хотел бы сделать портрет Гамбетты. В июле Мане вместе с Антоне-ном Прустом почти ежедневно сопровождает Гамбетту в Версаль. В набросках он старается зафиксировать позы своей модели, отправляется вслед за ним в зал заседаний. Но все это не может заменить хотя бы нескольких часов настоящего позирования. Мане просит депутата уделить ему какое-то время. Но Гамбетта отнюдь не в восторге от живописи Мане и выдумывает всяческие предлоги, чтобы отодвинуть встречу. Мане мечет громы и молнии. "Еще один поклонник живописи Бонна!" - восклицает он, возмущаясь. Его уверяют, что критик Филипп Бюрти из "La Republique franqaise" сумел бы уговорить Гамбетту. "Бюрти! Не говорите мне о нем! - яростно бросает Мане. - Все они республиканцы только на словах. Заговори с ними об искусстве, и ты увидишь отъявленного реакционера!"

Все раздражает Мане. Художник чуть не подрался со своим братом Эженом. Ворчит по поводу отсутствия денег. Будущее рисуется ему мрачным. "Я думаю, что вскоре нам придется увидеть какой-нибудь генеральский переворот", - пишет он Теодору Дюре. Курбе отдан под суд за участие в Коммуне. "Он вел себя перед военным трибуналом как последний трус, - категорически заявляет Мане, - и теперь не достоин никакого сочувствия".

Это резкое суждение столь же преувеличено, сколь и суждение мадам Моризо. Но разве в то лето 1871 года состояние Мане не доходит до крайностей - он раздражителен, внезапно впадает в меланхолию, порою он близок к слезам. В конце августа истощенные нервы Мане совсем сдали. Доктор Сиреде настоятельно советует ему как можно скорее покинуть Париж и постараться обрести покой. Мане прислушивается к его мнению, едет вместе с семьей в Булонь. И море в который раз оказывает свое целительное воздействие.

Вскоре он берет кисти и пишет в саду казино, на пленэре, напоенную летним солнцем "Партию в крокет" (Благодаря усиленной работе в Олороне. Бордо и Аркашоне этот неспокойный 1871 год, несмотря ни на что оказывается достаточно плодотворным. За этот период Мане создает более 15 живописных произведений).