Часть четвертая. Тайна при свете солнца (1889-1890)

I. Человек с отрезанным ухом

 От видимого, но не существующего 
 должно идти к невидимому, но сущему.

Хуан де ла Крус

Получив телеграмму Гогена, перепуганный Тео примчался в Арль. В больнице его встретил врач-практикант Феликс Рей - как раз во время его дежурства Винсент и был доставлен в больницу. Рей сообщил Тео, что у Винсента продолжается приступ буйного помешательства и его в тяжелом состоянии поместили в изолятор: Винсент топает ногами, кричит, у него слуховые и зрительные галлюцинации. Иногда он вдруг начинает петь. Доктор Рей считал, что заболевание Винсента - особая форма эпилепсии, это мнение он высказал и своему начальнику, доктору Юрпару, возглавлявшему больницы для гражданских лиц в Арле, и тот равнодушно и неопределенно подтвердил: "Буйное помешательство с общим бредом".

Рана, которую себе нанес Винсент, уже зарубцевалась, обошлось без воспаления. Тем не менее больной потерял много крови, потому что была задета артерия. Винсент отрезал себе не все ухо, а только мочку и нижнюю часть ушной раксвины. Рей хотел приживить отрезанную часть. Но, к несчастью, комиссар полиции слишком поздно распорядился доставить ее Рею и операцию уже нельзя было сделать - могла начаться гангрена. Рей показал Тео кусок отрезанного уха, который он заспиртовал в колбе (Эта колба несколько месяцев хранилась в кабинете Рея. "В ноябре 1889 года практикант уехал в Париж, чтобы сдать последние экзамены на звание доктора. Когда он вернулся, колбы в кабинете не оказалось. Преемник Рея, очевидно решив, что колба с ухом лишена научной ценности, приказал санитару ее выбросить. Так завершилась история отрезанного уха". (В. Дуато и Э. Леруа, Винсент Ван Гог и драма отрезанного уха, "Эскулап", Париж, июль 1936.) Работы докторов Дуато и Леруа - неоценимый источник для исследования этого периода жизни Ван Гога, который они хорошо изучили и о котором собрали сведения из первых рук).

Двадцатитрехлетний Феликс Рей, круглолицый, с маленькими усиками, остроконечной бородкой и волосами ежиком, был очень добрым человеком. Незадолго до описываемых событий, во время одной из эпидемий, он проявил такую самоотверженность, что министерство внутренних дел наградило его серебряной медалью. Рея тронуло горе Тео, его искренняя, глубокая любовь к брату. Доктор всячески старался успокоить младшего Ван Гога, уверял, что приступ скоро пройдет и обещал приложить все усилия, чтобы выходить Винсента. Тео может спокойно возвращаться в Париж - Рей будет сообщать ему все о брате.

Отчасти успокоенный, Тео связался с почтальоном Руленом, который в эти тяжелые дни доказал свою искреннюю преданность Винсенту. Рулен с помощью служанки навел порядок в доме Ван Гога.

Но Тео не мог долго задерживаться в Арле. Дела призывали его в Париж - самые разнообразные дела. Как раз в эти дни он должен был ехать в Голландию, чтобы обручиться с Иоханной Бонгер. Кстати, сам Тео тоже не мог похвастаться крепким здоровьем: он устал, осунулся, у него начался кашель. Поручив брата попечениям Рея и Рулена, Тео уехал в Париж вместе с Гогеном.

Голые, побеленные известкой стены. Высоко под самым потолком маленькое, забранное решеткой оконце.

Винсент мечется по этому крохотному пространству - жестикулирует, кричит, бредит.

Его больное, воспаленное воображение уносит его неведомо куда - "уносит по волнам неведомых морей". Корабль-призрак, мопассанов-ское "Орля" (Орля - фантастическое существо из новеллы Мопассана того же названия. - Прим. перев) ...Из недр памяти Винсента всплывают воспоминания тридцатилетней давности. Вот пасторский дом в Зюндерте, где он родился. Вот комнаты в отчем доме, одна за другой, все до единой, и сад вокруг дома, и каждый кустик в этом саду, и родная деревня, ее тропинки, и церковь, и кладбище, а на кладбище акация, где свила гнездо сорока Зюндерт! Зюндерт!

Обезумевший Винсент стонет, а иногда вдруг начинает петь - прежде он никогда не пел, - петь старинный плач кормилицы, "Колыбельную".

Доктор Рей

"По ночам в море на носу своей лодки рыбаки видят сверхъестественное существо - женщину, появление которой их ничуть не пугает, потому что это та, что качала их люльку и баюкала их в детстве. А теперь она является к ним снова, чтобы спеть им колыбельные песни, те, что приносят им покой и утешение в их тяжелой судьбе".

Но вот проходит три дня, и сильные дозы бромистых препаратов, которые прописывают Винсенту, мало-помалу начинают его успокаивать. На короткий момент снова наступает ухудшение, но потом болезненное возбуждение спадает.

Винсент затих. Из беспросветного мрака он возвращается к сознанию. Очевидно, кризис миновал.

На шестой день, 29 декабря, Рей перевел Винсента в общую палату. Это большая продолговатая комната, вдоль стен которой стоят два ряда кроватей, задернутых белым пологом. С потолка свисает керосиновая лампа под абажуром. Посреди комнаты у печи греются выздоравливающие. У Винсента появился аппетит - физически он довольно крепок. Но он все еще крайне раздражителен.

На другой день к вечеру Винсента навестили доктор Рей и состоящий при лечебнице протестантский пастор Саль. Винсент встретив их очень недружелюбно. Он заявил, что не желает вступать с доктором ни в какие отношения, кроме чисто официальных. Рей предложил, что напишет Тео и сообщит ему новости о Винсенте (само собой, Рей это уже сделал), но Винсент решительно отказался от услуг доктора. Однако ласковый тон врача вскоре оказал на больного свое действие, и в конце концов Винсент сам попросил Рея написать брату несколько слов. Расстались они добрыми друзьями. Рей нашел, что состояние больного заметно улучшилось, о чем он поспешил сообщить Тео. Дело, как видно, быстро пойдет на лад, писал Рей, хорошо бы поместить Винсента в какой-нибудь тихий санаторий в Эксе или в Марселе, если только Тео не хочет перевести брата поближе к Парижу.

Двор больницы в Арле, который писал Ван Гог весной 1889 г.

Два дня спустя, 1 января, Винсент был уже в полном сознании. По настоянию Рулена, который очень беспокоился о своем друге, Винсенту разрешили в первый раз выйти на улицу. Очевидно, Рулен сослался на 1 января - новогодний праздник ...

Вначале Винсент не вспоминал о своем приступе. Только постепенно он начал сознавать, что в его жизни произошла катастрофа. Южная мастерская распалась, Гоген сбежал. Гоген растревожил Тео. Тео приезжал в Арль. Он знает, что у брата был приступ "лихорадки".

"Дорогой брат, - тотчас написал Винсент брату, - я в отчаянии из-за твоей поездки, было бы куда лучше, если бы тебя от нее избавили, ведь в конце концов со мной не случилось ничего худого и тебе незачем было беспокоиться". Он написал также коротенькое письмо Гогену "с выражением глубокой, искренней дружбы", но в тоне письма чувствуется горечь. "Разве приезд Тео был так уж необходим, мой друг? По крайней мере хоть теперь успокойте его окончательно, да и сами поверьте, что в этом лучшем из миров ничего плохого не случается - все оборачивается к лучшему. Мне хотелось бы ... чтобы Вы не спешили бранить наш бедный желтый домик, пока мы оба не обдумали все хладнокровно".

Винсент вновь увидел свои полотна. Больше всего ему понравился этюд "Желтой комнаты", он нашел, что это лучшая его картина. Он надеется вскоре снова приняться за работу. Скоро вернется хорошая погода. Снова зацветут сады; Винсент опять сможет идти "своей собственной тропинкой".

99. АВТОПОРТРЕТ С ТРУБКОЙ. Декабрь 1888-май 1889. Холст, масло, 51Х45. Чикаго. Собрание Б. Блок

Винсент возвращается в лечебницу. Рей принимает его в своем кабинете. Там Винсент пишет письма, дружески беседует с врачом. Окна кабинета выходят во внутренний двор больницы, превращенный в садик с небольшим водоемом по середине, сад окружен галереей с аркадами.

К Винсенту вернулось сознание, но с ним и душевные муки. Летом, в период напряженной работы, поглощенный творчеством, Винсент мог пренебрегать предостережениями своего измученного, переутомленного организма и утаивать от Тео часть правды о своем состоянии. Но теперь бесполезно лгать брату, бесполезно лгать самому себе. Тео знает, и сам Винсент тоже знает все. С невыразимой печалью осознает он глубину пережитого потрясения. Если бы только Тео не беспокоился! А Гоген? Почему он не пишет? Надо отправить ему картины, которые он оставил в Арле, возместить ему расходы! Бедный желтый домик!

Рей считает, что пройдет еще несколько дней, и Винсент поправится окончательно. Врач проникся искренней симпатией к своему пациенту и внимательно следит за ходом его болезни. Тео растрогал Рея рассказами о брате. Вероятно, больше из дружеских чувств, чем из подлинного интереса (Рей совершенно не разбирается в живописи), врач попросил у Винсента разрешения посетить его мастерскую с двумя своими коллегами. Благодарный Винсент показал неожиданным гостям свои полотна и, чтобы пояснить им свою живописную манеру, изложил теорию дополнительных цветов. Врачи выслушали его с любопытством, но и только. Тео рассказал Рею, что Винсент очень талантлив, но Рей с большим сомнением смотрел на полотна этого "самовластного колориста", хотя и не подал вида, что они ему не по вкусу. Когда же Винсент в благодарность за заботы и дружеское отношение Рея предложил ему, что, выздоровев, напишет портрет доктора, Рей согласился просто из любезности.

100. КРАСНЫЕ ВИНОГРАДНИКИ В АРЛЕ. Ноябрь 1888. Холст, масло, 75Х93. Москва

7 января Винсент окончательно выписался из лечебницы и вернулся домой. Настроение у него подавленное. Вот уже несколько дней он не может написать письмо Тео. По ночам его мучает бессонница, страшные кошмары, которые он скрыл от доктора Рея. Он боится спать один, не уверенный в том, что ему удастся заснуть. Поскольку "Ежегодник здоровья" Распая рекомендует камфару от бессонницы, Винсент обильно посыпает ею свой матрац, разбрасывает ее по комнате.

Винсент пытается осмыслить все, что произошло.

Он быстро поправляется, рана его зарубцевалась, аппетит хороший, пищеварение тоже, в голове у него "прояснилось". Он надеется, что его болезнь можно считать просто "причудой художника". А следовательно, Тео не должен тревожиться. "Прошу тебя, - убеждает он брата, - решительно выкинь из головы твою грустную поездку и мою болезнь". Винсент и без того корит себя, что Тео потревожили "из-за такого пустяка". "Прости меня", - умоляет он. Он просит брата успокоить также их мать и сестру Вильгельмину, если Тео уведомил их о болезни Винсента, и по возможности внушить им, что Винсент попал в лечебницу из-за сущего пустяка. Что до живописи, то Винсент завтра же возьмется за кисть. Он начнет с натюрмортов, чтобы снова разработать руку.

100а. КРАСНЫЕ ВИНОГРАДНИКИ В АРЛЕ. Ноябрь 1888 (Фрагмент)

Но пока Винсент болел, у него накопились долги. Рулен вел себя прекрасно. Винсент хочет нынче же вечером пригласить его пообедать в ресторан. Доктор Рей также вел себя безупречно: Винсент напишет его портрет, как только "снова привыкнет к живописи". Но этого, пожалуй, недостаточно. Должно быть, Винсент угадал, что доктор был не совсем искренен, расхваливая его картины. "Если ты и впрямь хочешь осчастливить доктора, - пишет он брату, - вот что может доставить ему настоящее удовольствие: он слышал о картине Рембрандта "Урок анатомии". Я пообещал, что мы достанем ему гравюру с нее для его рабочего кабинета".

Кстати сказать, поскольку Гоген уехал, брат не должен посылать Винсенту больше ста пятидесяти франков в месяц.

В двух письмах к Тео, отправленных 7 января, Винсент только вскользь упоминает о деньгах. Он ни в коем случае не хочет огорчать брата, рассказав правду о своем материальном положении. Из-за болезни Винсента Тео и так отложил поездку в Голландию. Пусть жизнь снова войдет в обычную колею, о Винсенте незачем беспокоиться. Однако на самом деле материальное положение Винсента весьма плачевно.

"Дано Рулену для оплаты служанке за декабрь - 20 фр.

Итого - 103 фр. 50 сантимов".

К вечеру, после того как Винсент расплатится по счету в ресторане, у него не останется ни гроша. Но не заплатить долг людям, "почти таким же бедным", как он сам, - нет, это для него невозможно!

Винсент вздохнул с облегчением, когда два дня спустя, 9 января, узнал, что Тео наконец приехал в Амстердам и официально обручился с Иоханной Бонгер, брат которой, коммерсант, вел торговлю непосредственно с Парижем. Винсент считал, что полученное известие окончательно излечило его.

102. ПОРТРЕТ ДОКТОРА РЕЯ. Январь 1889. Холст, масло, 64Х53. Москва. ГМИИ им. А. С. Пушкина

"Поскольку опасения, что моя болезнь может сорвать твою важнейшую поездку ... рассеялись, я чувствую себя сейчас совершенно нормально".

На беду, Винсента подстерегали новые огорчения. Он узнал, что хозяин дома, воспользовавшись его. отсутствием, подписал контракт с владельцем табачной лавки и намерен к пасхе выселить художника. Однако Винсент не собирался мириться с таким решением хозяина, ведь он покрасил дом внутри и снаружи, провел в нем газ - словом, сделал его жилым. И еще одна грустная новость - Рулен, добряк Рулен, собирается уехать из Арля. Он получил повышение и еще до конца месяца должен перебраться в Марсель. Винсент станет еще более одиноким. Ведь Рулен такой "славный парень". Все эти дни он поддерживал Винсента, старался скрасить ему жизнь, утешая его, убеждая, что истории, подобные той, которая приключилась с ним, случаются на каждом шагу; не надо унывать - все люди хоть раз в жизни бывают немного "не в себе" ... То же самое твердят и другие знакомые Винсента (мадам Жину - "Арлезианка" - сама страдает нервным заболеванием). В душе Винсента вновь пробуждается надежда, хотя он чувствует себя "слабым, беспокойным и боязливым". Правда, он надеется, что это пройдет, когда его силы полностью восстановятся.

Однако пока до этого еще далеко. С 8 января Винсент сидит без денег (10 января он занял пять франков и взял в долг кое-какие продукты) и вынужден соблюдать "жесточайший пост". Но, несмотря на это, несмотря на постоянную бессонницу и кошмары, а их он боится больше всего, несмотря на то, что глаза у него "все еще болезненно напряжены", он принялся за работу.

103. КОЛЫБЕЛЬНАЯ (Госпожа Рулен). Январь 1889. Холст, масло, 92Х73. Оттерло. Музей Крёллер-Мюллер

Он пишет натюрморт, в котором собраны предметы его скудного быта: рисовальная доска, трубка, кисет, коробок спичек, конверт от письма Тео, бутылка вина, кувшин с водой, книга, подсвечник, который он уже изобразил на кресле Гогена, обгоревшая спичка, "Ежегодник здоровья" Распая, несколько луковиц (Распай приписывает луку необыкновенные целебные свойства ...).

Само собой, Винсент пишет и автопортреты; в эти тяжелые дни он больше, чем когда бы то ни было, испытывает потребность с кистью в руке подвести итог своей жизни, заглянуть в глубину своей души. Кто он такой отныне? Что за человек с перевязанным ухом вырвался из мрачной бездны? Всматриваясь в зеркало, Винсент вновь и вновь задает себе этот трагический вопрос (На автопортретах у Винсента повязка на правом ухе. Как мы писали выше, он поранил себе левое ухо. Эти автопортреты - источник постоянного, но вполне объяснимого заблуждения: Винсент видел свое изображение в зеркале).

Кто он? Может быть, вот этот "Человек с отрезанным ухом", у которого испуганное выражение и беспокойный взгляд затравленного зверя? А может быть, "Человек с трубкой", который спокойно курит и хочет казаться невозмутимым и уверенным в себе? Но человек с трубкой тщетно разыгрывает безмятежность: его зеленые глаза выдают растерянность, страшное сомнение, терзающее душу. Он похож на крабов с натюрмортов Винсента, написанных в это же самое время, крабы лежат на спине и пытаются перевернуться, но, видно, им это не под силу.

104. НАТЮРМОРТ С СОСНОВОЙ ВЕТКОЙ И ПЕРЧАТКАМИ. Январь 1889. Холст, масло, 48Х62. Амстердам. Собрание ван Блаадерен

Каждое утро Винсент ходит в больницу на перевязки. Как он и обещал Рею, в один прекрасный день он захватил с собой холст и краски и написал портрет доктора в японском стиле. Рей сделал вид, что очень доволен, но на самом деле портрет ему не понравился.

Рей был озадачен яркими красками портрета, зелеными и красными отсветами на лбу, бороде и волосах. Произведение безумца! Еще худший прием встретил этюд Ван Гога в семье Рея - доктор жил с родителями. Родственники осыпали портрет насмешками. Возмущались произвольным обращением художника с моделью. С глаз долой эту мазню! И картина была выдворена на чердак (По словам докторов В. Дуато и Э. Леруа ("Ван Гог и портрет доктора Рея", "Эскулап", февраль - март 1939 года) она оставалась там до тех пор, пока в один прекрасный день ею не заткнули какую-то дыру в стене курятника. Одиннадцать лет спустя, в 1900 году, Рей познакомился с молодым солдатом, который оказался не кем иным, как Шарлем Камуэном, и от него с изумлением узнал, что картины его бывшего пациента начинают цениться коллекционерами. Рей решил, что это "результат мимолетного снобизма, который долго не продлится". Он извлек из курятника свой портрет, очистил его как мог от куриного помета и снова водворил на чердак. В холсте были дыры, да и вообще картина пострадала от непогоды. Камуэн познакомил Рея с торговцем картинами Амбруазом Волларом, и доктор вначале решил запросить за портрет пятьдесят франков. "Он с гордостью объявил об этом за семейным обедом", - пишут Дуато и Леруа. - Но отец Рея, достойный старик, человек безукоризненной честности, негодуя, запротестовал, возмущенный тем, что сын хочет получить такую сумму за то, что старик считал мазней, не стоящей и пятидесяти сантимов. Он даже укорил сына в алчности и корыстолюбии. "Ах, так, - воскликнул оскорбленный доктор, - тогда я потребую за нее сто пятьдесят франков!" И к полной растерянности родных, так и поступил. Нечего и говорить, что Воллар, не торгуясь, уплатил назначенную сумму. В настоящее время картина находится в Музее изобразительных искусств в Москве. Рей умер в 1932 году. Доктора Дуато и Леруа, которые познакомились с ним за несколько лет до его смерти, отмечают, что он так и не оценил живописи Ван Гога и не мог понять причины успеха, которым она пользовалась. По правде сказать, познания доктора Рея в области живописи были весьма скудны, а вкус очень неустойчив. Любопытная деталь: с годами доктор Рей становился все более похож на свой портрет).

17 января Винсент получил наконец от брата пятьдесят франков. Сообщая ему о получении денег, он воспользовался случаем, чтобы "проанализировать истекший месяц". Вера в свои силы отчасти вернулась к художнику. Работы он "не бросает", "временами" она у него спорится, Винсент надеется, что мало-помалу покроет свои долги картинами. Правда, картины "вызывают огромные траты, порой их оплачиваешь кровью и мозгом. Впрочем, что об этом говорить!" - восклицает он.

Как теперь поступить Винсенту? Переехать в другой город? Но ради чего? Это только вызовет лишние расходы. В этом месяце Винсент потратил очень много денег. Но он ли один в этом виноват? Гоген - Винсент снова возвращается к волнующей его теме - послал Тео дурацкую телеграмму. "Предположим, я на самом деле рехнулся, но почему же в таком случае наш знаменитый приятель повел себя не лучше меня?"

Угнетенное настроение Винсента вызвало у него вдруг прилив враждебных чувств к Гогену. Гоген - "странный тип", Тартарен, который сбежал из Арля, не пожелав объясниться. "Тигренок, Бонапарт от импрессионизма" похож на свой прототип - - Наполеона; тот тоже "всегда покидал свои армии в бедственном положении". Бегство Гогена - самое настоящее дезертирство. "Если Гоген в самом деле преисполнен таких достоинств и такой готовности к добрым делам, в чем же это выражается? Я не способен больше разбираться в его поступках и умолкаю, поставив вопросительный знак". Гоген прислал Винсенту письмо, где "с воплями" требует, чтобы Винсент вернул ему его "фехтовальные маски и перчатки". Винсент без промедления вышлет ему эти "игрушки". Гоген предложил также Винсенту, чтобы тот взял себе несколько этюдов, которые Гоген оставил в Арле, а взамен отдал ему одну из картин с подсолнухами. Никаких подсолнухов! Винсент возвратит Гогену его этюды, "а подсолнухи я безоговорочно оставляю себе. У Гогена и так уже две мои картины с подсолнухами, хватит с него". И все-таки Винсент жалеет, что они с Гогеном не закончили свой важный спор о Рембрандте и освещении. А Тео поступил совершенно правильно, щедро расплатившись с Гогеном.

О своем состоянии Винсент может сказать одно: он не сумасшедший, во всяком случае пока еще нет. К тому же Рей уверил его, что подобный приступ может случиться с каждым "впечатлительным" человеком. Рей добавил, что Винсент очень истощен и должен лучше питаться. Винсент в свою очередь спросил врача, много ли он встречал сумасшедших, которые после такого поста, какой перенес он, сохранили бы, как он, "относительное спокойствие и способность работать".

На улице холодно. Рей прописывает Винсенту хину, чтобы подкрепить его силы. Винсент работает. Он закончил картину "Стул" - парную к "Креслу Гогена". На мольберте один этюд сменяется другим. Советы Гогена теперь для Винсента - пустой звук. Как во всех тех случаях, когда его пытались увлечь на несвойственный ему путь, он в конце концов снова дал отпор чужеродным влияниям и обрел утраченную было независимость.

Винсент окончательно отказывается от классического искусства, даже от своих собственных попыток в этом направлении. Отныне он станет самим собой. Весь еще во власти пережитой драмы, он ощупью возвращается к своему подлинному призванию художника барокко: он вновь прибегает к дополнительным цветам, в которые вносит теперь большую нюансировку, и смело опрокидывает привычные правила живописной архитектоники. В "Человеке с трубкой" теплые тона, красный и оранжевый, используются для фона, а бледно-зеленый и исчерна-синий для лица на переднем плане.

Однако 19 января Винсент пишет брату о Гогене: "Лучшее, что он мог бы сделать, хотя, конечно, как раз и не сделает, - это просто-напросто вернуться сюда". Правда и то, что предстоящий отъезд Рулена (Рулен должен покинуть Арль через три дня - 22 января), несомненно, беспокоит Винсента. К счастью, у него остается Рей! Винсент благодарит брата за то, что тот послал Рею "Урок анатомии". "Мне теперь время от времени будет нужен врач, и то, что Рей меня хорошо знает, - лишний довод в пользу того, чтобы спокойно оставаться здесь" (Рей, как мы уже упоминали, поспешил избавиться от своего портрета, но зато гравюру с "Урока анатомии" он бережно хранил. "На склоне жизни доктора она все еще висела в его кабинете", - пишут Дуато и Леруа).

Конечно, отъезд Гогена - "страшная беда", она спутала все карты Винсента. Однако не следует падать духом. Быть может, через некоторое время, когда декабрьский припадок забудется и Винсента перестанут бояться, он снова сделает попытку наладить совместную жизнь с каким-нибудь другим художником и восстановить Южную мастерскую. Винсент мечтает об этом. А пока ему придется работать в одиночестве, чтобы "возместить деньги, которые затрачены на его художественное образование". Ближайшая цель Винсента - добиться того, чтобы его месячная продукция окупала расходы. Если "Букет" Монтичелли стоит пятьсот франков, то одна из его картин с подсолнухами должна стоить столько же. "Не у каждого достанет душевного жара, чтобы выплавить эти оттенки золотого цвета и тона самих подсолнухов", - со скромной гордостью пишет Винсент. Гоген хотел получить "Подсолнухи", ну что ж, пожалуй, Винсент напишет их специально для него. Наверно, Винсент причинил Гогену - невольно, конечно, - неприятные минуты, он сожалеет об этом. "Но как раз накануне последних дней, - грустно признается Винсент, - я все время чувствовал, что сердце его разрывается между стремлением уехать в Париж и там улаживать свои дела и Арлем".

28 января Винсент почувствовал наконец, что снова обрел творческие силы. Предыдущую ночь он впервые спал "без тяжелых кошмаров". Накануне Рей посоветовал ему развлечься, и он ходил в "Фоли-Арлезьенн" смотреть "Пастораль". Спектакль доставил ему удовольствие. Но работа ведь тоже развлечение для меня, уверяет он. И он работает "без отдыха с утра до вечера". Вновь и вновь пишет "Колыбельную". "Прежде я знал, что можно сломать руку или ногу и потом оправиться, но я не знал, что, повредившись умом, люди поправляются тоже".

Винсент с удивлением констатирует, что возвращается к жизни. От болезни у него осталось только тоскливое настроение, сомнение - "к чему выздоравливать?" - но, "поскольку старик Панглос утверждает, что все к лучшему в этом лучшем из миров, - как можно в этом сомневаться?". Когда брат получит картины, над которыми сейчас работает Винсент, он тоже успокоится и утешится, если только, добавляет Винсент, "сама моя работа - не галлюцинация". Пусть Тео как можно скорей женится. А Винсенту пусть дадут возможность работать в полную силу, приняв только некоторые меры предосторожности (предосторожности необходимы - Винсент сам признается, что в периоды, когда он работает без передышки, он "теряет все жизненные силы"). Только бы ему дали работать! Работать, чтобы расплатиться с долгом! "Если нет необходимости сажать меня в палату для буйных, значит, я еще гожусь, чтобы оплатить хотя бы товаром то, что я рассматриваю как свой долг". И Винсент кончает патетической фразой: "Ты все это время терпел лишения, чтобы содержать меня, но я возвращу тебе долг или умру".

Винсент работает все с большим напряжением. Образ "Колыбельной" настойчиво преследует его, он вновь и вновь возвращается к этой теме. Характерная черта Винсента: он любит, вернее, испытывает потребность трактовать ту или иную тему в разнообразных вариантах, пока не исчерпает ее.

Винсент имел право говорить о живописи как о "развлечении" и лекарстве; она действительно помогала ему справляться со смятением чувств, освобождаться - хотя бы временно - от того, что угнетало его и грызло его душу, пока не преобразовывалось в творческий порыв. 30 января - стоит чудесная безветренная погода -- Винсент начинает третью "Колыбельную". "Мне так хочется работать, - восклицает он, -что я сам поражен!"

И вдруг энтузиазм сменяется угнетенным состоянием и нервозностью. Винсент сам замечает, что в его речи "еще чувствуются следы былого перевозбуждения". Но ведь в "славном тарасконском краю все немного тронутые". Так утешает Винсента Рулен, он приехал на один день повидаться с семьей, которая еще осталась в Арле. Да и Рашель, которую Винсент навестил как-то вечером, твердит то же самое. Безумие - местная болезнь. Чуть ли не у каждого - постоянные приступы лихорадки, галлюцинации. Ха-ха! Гоген был прав. "Странное местечко так называемый славный город Арль".

Однажды утром Винсент отправился в лечебницу к Рею. Врач брился перед зеркалом. Винсент увидел бритву. Опасный огонек вспыхнул в его глазах.

- Что вы делаете, доктор?

- Ты же видишь, бреюсь ...

Винсент подошел ближе.

- Давайте я сам вас побрею, - сказал он, протягивая руку к бритве. К счастью, доктор перехватил взгляд Винсента.

- А ну, убирайся отсюда! - закричал он.

Смущенный Винсент скрылся (Этот эпизод записан со слов Рея докторами Дуато и Леруа).

В начале февраля Винсент получил от брата 100 франков. Но он "очень устал" и ответил Тео только через три дня. Рей предписал Винсенту побольше гулять и не заниматься "умственной работой". Тем не менее Винсент продолжает писать. В общем, в январе он поработал недурно. Если бы так шло и дальше, ему было бы легче на душе! "Наши честолюбивые мечты так потускнели", - с горечью констатирует он. Ох уж этот Арль, город безумия! "Я пообещал Рею при первом тревожном симптоме вернуться в больницу и вверить себя попечению психиатров Экса или самого Рея ... Имей в виду, что я, как и ты, выполняю предписания врача, насколько это в моих силах, и рассматриваю это как часть своей работы и своего долга".

Лихорадочное возбуждение, угнетенное состояние духа, новая вспышка энтузиазма и опять упадок сил. Потом вдруг Винсенту начинает казаться, что его хотят отравить. У него начинается бред. Рассудок его помрачается. Безумие второй раз накладывает на него свою безжалостную лапу. Рей, который не спускает с Винсента глаз, вновь помещает его в больницу.

13 февраля, обеспокоенный упорным молчанием брата, Тео послал телеграмму Рею и по телеграфу получил ответ:

"Винсенту гораздо лучше. Надеемся вылечить, держим больнице. Настоящее время нет причин беспокойства".

Несколько дней спустя Винсент, к которому вернулось сознание, с отчаянием начал понимать, что отныне над его жизнью нависла постоянная страшная угроза. Декабрьский припадок не был, как он надеялся, случайностью, "причудой художника": это серьезное психическое заболевание. И однако, писал Винсент, "зачастую я чувствую себя вполне нормальным". В полном смятении он не знал, как поступить.

Может, его место в психиатрической лечебнице? Винсент согласен, чтобы его туда поместили. Но при одном условии, с достоинством оговаривает он: Винсент требует "как художник и рабочий", который до сих пор в своем труде сохранял полную ясность ума, чтобы его предупредили заранее и заручились бы его согласием. Впрочем, ему не хотелось бы уезжать из Арля, признается он. В Арле у него есть друзья, и поэтому он даже как-то сроднился с городом. Пусть арльские обыватели недолюбливают художников, рассказывают невесть что о "мазилах" - каких только пошлостей не слышал Винсент о себе самом, о Гогене и о живописи вообще! - все-таки Винсент здесь не совсем одинок. Хотя, казалось бы, где ему может быть хуже, чем здесь, "где я уже дважды побывал в палате для буйных?" - с горечью замечает он.

Между тем, пока Винсент болел, пришло письмо от художника Ко-нинка. Конинк сообщал Винсенту, что собирается приехать к нему в Арль со своим приятелем. Ни в коем случае! Южной мастерской больше не бывать! Разве Винсент может теперь приглашать в Арль кого-нибудь из художников? Нет, никогда!

Бедная мастерская! Винсенту снова разрешили выйти из больницы и возвращаться туда, только чтобы есть и спать. Первым делом он отправился к себе домой. Но что за разгром он там застал! В его отсутствие произошло наводнение. На стенах дома, который все это время не отапливался, выступила вода и селитра. Картины Винсента валялись на полу в грязи. "Это сильно подействовало на меня, - писал он. - Разорена не только сама мастерская, но погибли и картины, которые служили бы воспоминанием о ней, и поправить это нельзя, а я так хотел создать что-то простое, но долговечное".

Если бы только он мог зарабатывать себе на жизнь! После декабрьского припадка Винсент надеялся, что наступающий год будет более спокойным. Но все рухнуло. И вот наконец 21 февраля - ровно год назад Винсент приехал в Арль полный надежд - Винсент вновь взялся за кисть. Он начал четвертый вариант "Колыбельной".

Тео хотел, чтобы брат жил поближе к нему, и предложил Винсенту приехать в Париж, но Винсент ответил: "Суета большого города не для меня".

Следуя советам Рея, Винсент совершает прогулки. Дни стоят солнечные и ветреные. Иногда за Винсентом увязываются мальчишки, они кричат ему вслед: "Тронутый!" - и бросают в него камнями. Винсент спасается бегством, прячется. Нет, в самом деле, Арль - город безумцев, все его обитатели не в своем уме. И эти оголтелые мальчишки!.. "В здешних краях иногда случается, что на всех жителей нападает внезапный страх, как в Ницце во время землетрясения, - рассказывает Винсент брату. - Вот и сейчас весь город в какой-то тревоге, никто не может объяснить почему, а я вычитал в газете, что как раз неподалеку отсюда снова были небольшие подземные толчки".

Дети кричат: "Тронутый!" И о том же шепчутся жители Арля, когда Винсент с перевязанным ухом проходит по улицам в своей меховой шапке, в одежде, испачканной краской. Каждый знает его историю - скандальную историю, в которую замешана "девица из заведения", об этом и газеты писали. До приезда Винсента в городе почти не слышали о странной породе людей, называемых "художники". Одной своей профессией Винсент уже внушал подозрение арлезианцам. Художник! Какой-то нищий, работает как одержимый под порывами мистраля, на самом пекле и вдобавок даже в жару носит теплое пальто и шейный платок. Конечно, он безумен, газетная хроника это подтвердила. И при этом опасный безумец, а его оставляют на свободе, подумать только - решаются оставить на свободе!

Дети бросают в Винсента камнями, преследуют до самого его дома, пытаются забраться к нему в окна. Подстрекаемые нездоровым любопытством, зеваки толпятся на площади Ламартина. Винсент в отчаянии осыпает бездельников бранью. Он хочет защититься от них. От кого только ему не приходится защищаться - от полоумных болванов, которые его дразнят, от судьбы, которая обратила в бегство Гогена, разорила Южную мастерскую, разрушила планы Винсента, да еще "от мучительных укоров совести, которые так трудно описать". Винсент бушует у своих окон. Защищаться, защищаться! Но по силам ли ему? Нет, не по силам, он это чувствует! Все кончено, все погибло!.. Винсент неистовствует, выкрикивает бессвязные слова. Все его надежды безвозвратно рухнули, его душу раздирают страшные муки, безысходная скорбь, а тут еще эта вражда, необъяснимая злоба: разве можно это выдержать?

И снова, в третий раз, Винсент впадает в буйное помешательство.

На этот раз не успел Винсент прийти в себя, как на него обрушилось новое несчастье.

Восемьдесят жителей Арля подписали петицию мэру, в которой требовали, чтобы Винсента посадили под замок. Мэр сделал то, о чем его просили. Винсента посадили в палату для буйных, а дом его опечатали ... Пришла беда - отворяй ворота! Болезнь, людская злоба, страх обывателей, вполне объяснимый, но в то же время их глупость: увидев в мастерской Винсента холст, на котором изображены две копченые селедки на листе желтой бумаги, полицейские восприняли это как намек на свой счет и оскорбились ... (На французском арго "копченая селедка" - прозвище полицейских. - Прим. перев)

Винсент довольно долго не пишет брату, опасаясь, как бы Тео не отсрочил из-за него свадьбу, которая должна состояться 17 апреля, то есть ровно через месяц. Однако 19 марта он получает от брата такое встревоженное письмо, что решает рассказать ему правду обо всем происшедшем. "Я пишу тебе в здравом уме и твердой памяти, - заверяет он Тео, - не как психически больной, а как брат, которого ты хорошо знаешь. Вот что произошло ..." Винсент уже много дней "сидит на запоре и под стражей", точно злоумышленник. Даже для того, чтобы написать письмо, ему нужно пройти через множество формальностей, как если бы он сидел в тюрьме. Курить ему запретили, и это ему особенно тяжело. Но хотя у Винсента есть все основания роптать, он должен сохранять спокойствие. "Если я не сдержу негодования, - совершенно здраво рассуждает он, - меня объявят буйным". Но что он такого сделал? В чем провинился? "Пойми, меня точно обухом по голове хватило, когда я увидел, сколько здесь подлецов, способных всей толпой накинуться на одного человека, да притом еще больного". То, что Винсент отрезал себе ухо, не касается никого, кроме него самого. Но даже если бы он и впрямь лишился рассудка, с ним тем более следовало бы обращаться по-другому, дать ему возможность гулять, работать. Винсент требует, чтобы ему вернули свободу. Но, требуя свободы, он ее боится. Он перенес уже столько приступов, что им овладел страх. Предоставленный самому себе, сохранит ли он хладнокровие, если его оскорбят или спровоцируют? Однако пусть брат не делает никаких попыток его освободить, это лишь "усложнит дело". Только терпение и выдержка самого Винсента могут спасти его из этого "осиного гнезда". Брат должен хранить спокойствие и идти к поставленной цели, не заботясь о том, что происходит в Арле. После свадьбы Тео они обдумают, как быть ... Но "не скрою от тебя, - тоскливо признается Винсент, - мне легче было бы сдохнуть, чем причинять себе и другим столько неприятностей".

Счастливые арльские дни кончились. Вернулось отчаяние, и сквозь него уже проглядывает былая покорность судьбе. "Что поделаешь! Страдай и не ропщи - вот единственный урок, который преподносит жизнь", - подводит грустные итоги Винсент.

Винсент с трудом оправляется от перенесенных волнений, он понимает, что, если ему снова придется пережить нечто подобное, его состояние резко ухудшится. Так или иначе, он решил при первой возможности перебраться в другой квартал. Он хочет избежать назойливости людей, которые слишком хорошо его знают. Пастор Саль любезно предложил подыскать ему другое жилье. Но вообще стоит ли Винсенту оставаться в Арле? Ему этого уже не хочется. "Конечно, мне лучше не быть одному, - признается он, - но я скорее соглашусь навеки остаться в палате для буйных, чем портить жизнь другим".

Брат написал Винсенту, что Синьяк в самые ближайшие дни едет в Кассис-сюр-Мер и по дороге навестит Винсента в Арле. Если бы только Винсенту позволили выйти! Он так мечтает Показать Синьяку свои холсты, увы, за это время их не стало больше. Сколько дней потеряно втуне! В прошлом году Винсент дал себе слово весной пополнить серию фруктовых садов. И вот сады цветут, но их красота отнята у Винсента.

Синьяк предполагал, что встретит в арльской лечебнице помешанного, а увидел "человека, рассуждающего совершенно разумно" (Синьяк - письмо к Кокио. Цитируется Кокио в книге "Винсент Ван Гог", 1923). По просьбе Синьяка Рей разрешил Винсенту выйти, и, само собой разумеется, Винсент был счастлив встретить одного из своих парижских друзей-художников и поговорить с ним без помех.

Винсент привел Синьяка к себе домой. Сначала их не хотели впускать, потом наконец открыли дверь. Войдя в мастерскую Винсента, Синьяк был потрясен. Так вот каковы картины этого безумца! На фоне побеленных стен сверкают ослепительной свежестью полотна Винсента, и что ни полотно, то шедевр. Что за краски! Что за роскошное цветение! "Ночное кафе", "Сент-Мари", "Аликан", "Колыбельная" и чуть подальше "Звездная ночь" ... В благодарность за то, что Синьяк его навестил, Винсент подарил художнику натюрморт с селедками - тот самый, который так разозлил арльских полицейских. Приезд Синьяка подбодрил Винсента, вознаградил его за многие горести и помог отвлечься от пережитых невзгод.

Целый день проговорили Винсент и Синьяк об искусстве, о литературе, о социальных вопросах. "Редко, а может быть, даже никогда мне не случалось разговаривать с импрессионистами так, как с ним, - без взаимного раздражения и без колкостей", - писал Винсент. Быть может, эта встреча немного возбудила Винсента, но ему доставило огромное удовольствие обменяться мнениями с Синьяком. Синьяк по крайней мере "не приходит в ужас" от его картин! Однако к вечеру Винсент устал. Его утомила долгая беседа, а может быть, и яростно завывающий мистраль. Схватив вдруг со стола бутыль со скипидаром, он поднес ее к губам и хотел выпить. Синьяк понял: пора возвращаться в больницу.

Встреча с Синьяком оказала на Винсента самое благотворное влияние. К нему вернулись "охота и вкус к работе". "Само собой, - негодует он, - если ко мне каждый день будут приставать, мешая мне жить и работать, полицейские и злобные бездельники, городские избиратели, пишущие на меня жалобы своему мэру, которого они выбрали и который потому и дорожит их голосами, вполне естественно, что я снова не выдержу".

И однако он твердо надеется, что скоро сможет начать писать, и, чтобы эта минута не застала его врасплох, заранее заказывает брату очередную партию красок. Но не надо обольщаться - в тоне Винсента нет и следа прошлогоднего восторженного настроения. С каким-то трагическим безразличием покоряется он своей судьбе: "Я должен без уверток приспособиться к роли помешанного". С великими планами покончено навсегда. Винсент может остаться только второстепенным художником. Никогда ему не достигнуть высот, о которых он мечтал. "На трухлявом и подточенном фундаменте прошлого мне уже никогда не построить величавого здания", - пишет он с прямодушием, от которого сжимается сердце.

В конце марта Винсент вновь обрел душевное равновесие. 27 и 28 марта он заходил к себе домой, чтобы взять материалы, необходимые для работы. Заодно он прихватил с собой в больницу любимые книги: "Хижину дяди Тома" и "Рождественские рассказы" Диккенса, Он очень обрадовался, узнав, что его соседи не были в числе лиц, подписавших жалобу. Немного воспрянув духом, он принялся за пятый вариант "Колыбельной", надеясь вновь с головой окунуться в работу, в работу, которая "столько уже откладывалась".

"Как странно прошли эти три последних месяца, - писал он. - То нравственные муки, которые невозможно описать, то мгновения, когда завеса времени и роковых обстоятельств приоткрывалась на какую-то долю секунды".

Апрель. Стоит прекрасная погода, все озарено лучезарным солнцем. Винсент каждый день работает в садах. Конечно, не так исступленно, как прежде. Это ему уже не под силу. Зачастую у него не хватает энергии написать письмо брату. "Далеко не каждый день я в состоянии писать логично", - устало признается он.

Глубокая печаль тяготит его душу. У него больше нет воли к борьбе, он безропотно примирился с тем, что у него отобрали мастерскую. Впрочем, и Рей и пастор Саль посоветовали ему отступиться, их поддержал и Рулен, вновь приехавший в Арль. "Рулен, - писал растроганно Винсент, - держится со мной с молчаливой и ласковой серьезностью, точно старый служака с новобранцем. Он как бы говорит мне без слов: никто не знает, что нас ждет завтра, но, что бы ни случилось, помни - я здесь"

Винсент пытается приучить себя к мысли о том, что ему снова предстоит жить в одиночестве, он даже попросил оставить за собой две комнаты в доме, принадлежащем матери доктора Рея, вместо прежней мастерской. Но эта попытка не увенчалась успехом. Прежде Винсент страдал от одиночества - теперь он его боится. Он сам отказался от комнат. Нет, он не может снимать мастерскую ни у Рея, ни в другом месте: "Для этого у меня еще недостаточно крепкая голова". Остатки своих душевных сил Винсент не вправе тратить ни на что, кроме живописи, иначе он снова заболеет. Организовать свой быт он не в силах: "Я еще гораздо меньше, чем прежде, способен действовать практически. Мои мысли отвлечены, и сейчас мне было бы очень трудно устроить свою жизнь ... Я чувствую и веду себя так, будто меня парализовало, и поэтому не в силах что-нибудь предпринять и справляться с трудностями". Обосноваться вместе с кем-нибудь из художников (Синьяк приглашает Винсента в Кассис) тоже совершенно невозможно для Винсента, хотя и по другим причинам: "Мне пришлось бы взять на себя слишком большую ответственность. Я не решаюсь даже помыслить об этом".

Что делать! Винсент начинает привыкать к своему заточению. Общество других больных не только не тяготит его, но даже развлекает.

В середине апреля в Голландии празднуют свадьбу Тео, а Винсент в это время покидает старую мастерскую. Мебель сгружена в одной из комнат при ночном кафе, два ящика с картинами отправлены брату.

Все кончено. Все ликвидировано. Год назад Винсент мечтал изобразить "неописуемо радостный" провансальский сад, он уверенной поступью шел "к высокой желтой ноте". И вот сегодня он навсегда запер Южную мастерскую. Полная ликвидация, банкротство. Год назад, опьяненный вдохновением, которое водило его рукой, он, несмотря на дурные предчувствия, мог восторженно делиться с братом, своим кормильцем, радужными надеждами, которые поддерживали его дух. Он мог скрывать от него свои страхи. Едва он брал в руки кисть, его страхи отступали и он забывал о них. Сегодня Южная мастерская, мастерская будущего, прекратила свое существование. Ликвидация, банкротство. "Жалкое банкротство!" Год назад Винсент находил в самом себе, в своей творческой мощи такую внутреннюю опору, что мог внушать Тео: помогая ему деньгами, брат "косвенно" участвует в создании картин; Тео - соавтор картин, в которых как бы сияет отсвет солнечного пламени, братья пишут их вдвоем. Сегодня - все рухнуло. Мебель, сгруженная в темной комнате, два ящика картин, погибшая жизнь. Год назад Винсент мог стремиться немного "взбодрить себя". Сегодня - он человек, рассудок которого временами помрачается, человек, которого безумие лишило даже элементарного самоуважения, свойственного самым ничтожным из людей, человек в своей самой жалкой наготе. Безумец! Брат верил в него. А он, Винсент Ван Гог, обманул это доверие. Никогда не стать ему первоклассным художником. Никогда, никогда не вернуть ему огромного долга, который тяготеет над ним. Никогда! Он должен отказаться, отречься от всяких надежд, понять, что он - человек, который все брал у других и ничего не отдал.

"Как это грустно, и особенно грустно, потому что ты давал мне все это с такой братской любовью и все эти годы ты один меня поддерживал, а я должен теперь говорить тебе эти грустные вещи - впрочем, мне трудно выразить, что я чувствую. Твоя доброта ко мне не пропала втуне, ведь ты был добр и твоя доброта при тебе осталась, и хотя она не дала никаких практических результатов, она тем более осталась при тебе - нет, не могу выразить, что я чувствую".

Теперь, когда Тео женился, а Винсент уверен, что это благотворно скажется на всей жизни брата, он, Винсент, бедный безумец, поверженный Прометей, художник-неудачник, должен отойти в сторону - так диктует ему долг. "Сегодня я чувствую еще сильнее, чем всегда, твою доброту ко мне, только мне трудно выразить, что я чувствую, но, верь мне, она была высшей пробы, и, если ты не видишь ее результатов, не жалей об этом" дорогой брат, твоя доброта от этого ничего не потеряла. Просто по возможности перенеси свою привязанность на жену. И если она такая, какой я себе ее представляю, она утешит тебя, даже если мы будем переписываться не так часто, как прежде".

Винсента и так замучили угрызения совести, да и долг его слишком велик, чтобы он мог позволить себе прежние траты на живопись, "ведь дела могут сложиться так, что не хватит денег на содержание семьи, а ты ведь знаешь: надежда на успех ничтожна". Поскольку Винсент не в состоянии сам упорядочить свою жизнь, поскольку он боится остаться наедине с холстом, наедине с самим собой, ну что ж, его надо поместить в приют для умалишенных, где он будет жить среди себе подобных. Припадки у него повторяются, и они настолько тяжелые, что колебаться нечего. "Я хочу, чтобы меня заранее поместили в лечебницу как ради моего спокойствия, так и ради спокойствия окружающих". Не говоря уже о том, что у Тео будет меньше расходов, сам Винсент будет избавлен в приюте от всех материальных забот. К тому же подчинение определенному распорядку будет действовать на него успокоительно и благотворно, ведь он сможет понемногу писать и рисовать, конечно "не так неистово, как в прошлом году".

Пастор Саль рассказал Винсенту, что в двадцати пяти километрах от Арля, в Сен-Реми-де-Прованс, есть подходящий приют. Винсент хотел бы для пробы пожить там - ну хотя бы месяца три, начиная с апреля. Он только просит, чтобы ему позволили выходить и он мог бы работать на пленэре, и еще Винсент ставит непременное условие, чтобы Тео оплачивал его содержание в приюте по самому дешевому разряду, -на другое он не согласен.

29 апреля пастор Сель отправился в Сен-Реми с письмом Тео, чтобы договориться с директором приюта. К сожалению, желанию Винсента не суждено было исполниться. Директор приюта потребовал сто франков в месяц за содержание, то есть на двадцать пять франков больше, чем рассчитывал Винсент, а кроме того, наотрез отказался разрешить Винсенту работать вне стен больницы.

Что делать? Винсент в отчаянии стал подумывать о том, не зачислят ли его, несмотря на его болезнь, в Иностранный легион. Он охотно завербовался бы туда на пять лет. Не все ли равно, где быть: что легион, что больница! Чувства Винсента притупились ... Чаще всего он не испытывает "ни пылких желаний, ни глубоких сожалений". Разве что временами на него "накатывает страстное желание - так волны бьются об угрюмые глухие скалы - прижать к груди кого-нибудь, какую-нибудь женщину типа курицы-наседки, но в конце концов, если смотреть на это трезво, это результат истерического перевозбуждения, а не мечта о реальном будущем".

Винсент продолжает писать - это его единственное утешение. Он написал четыре фруктовых сада. Но Прованс, страстно любимый им Прованс, начинает блекнуть в глазах художника, его свет тускнеет. Оливковые деревья "с их листвой цвета старого, позеленевшего серебра на синем фоне" вызывают в памяти Винсента подстриженные ивы родного Брабанта, Брабанта его скорби. "В шелесте оливковых деревьев есть что-то бесконечно родное и древнее", - пишет он. Полыхание солнечного пламени, в котором он сам сжег себя, утихает. Теперь Винсент иногда сожалеет, что "не сохранил свою серую голландскую палитру". Он возвращается к основным принципам барокко, которые определяли его черный период, возвращается к скромным сюжетам вроде тех, что привлекали его в Гааге и Нюэнене.

Он написал внутренний двор и гостиную больницы. Последнюю картину Винсент хотел подарить на прощание в знак благодарности Рею - в нем по-прежнему живет потребность все отдавать. "Спасибо, Винсент, спасибо, не надо", - поспешно отказался Рей, которому не хотелось брать домой еще одну картину своего пациента. В этот момент мимо проходил больничный фармацевт. Рей обратился к нему: "Хотите взять картину, которую Винсент предлагает мне?" Бросив беглый взгляд на полотно, фармацевт ответил: "На кой черт мне эта пакость?"

В конце концов картина попала к больничному эконому, которому она приглянулась (В. Дуато и Э. Леруа, Винсент Ван Гог и драма отрезанного уха).

Винсент все видит, все понимает и страдает. Он вовсе не сумасшедший. Просто его порой "охватывает беспричинная страшная тоска, а иногда чувство пустоты и усталости в мозгу". Он мечтал тронуть своими картинами людей, совершенно далеких от искусства, потрясти их своим собственным волнением, заразить их своим горением, своей верой. Но и в этом он потерпел неудачу. "Картины вянут как цветы ... Как художник я никогда ничего не буду значить, я это ясно сознаю", - твердит он.

Стакан вина, ломоть хлеба с сыром и верная трубка - вот средство против самоубийства. Это средство сходно с тем, которое рекомендовал Диккенс, с тем, к которому сам Винсент уже прибегал двадцать два года назад з Амстердаме, когда упорно и безуспешно учил латынь и греческий, чтобы стать пастором. "Если бы не твоя дружба, - вырывается у него однажды в письме к Тео, - я без сожалений пошел бы на самоубийство, и, как я ни труслив, я все-таки кончил бы им". Самоубийство - это та "отдушина", через которую "нам дано выразить протест". Не ладо строить иллюзий на его счет - он вовсе не герой, уверяет он брата. Самопожертвование - слово, совершенно ему чуждое. "Я когда-то писал сестре (Вильгельмине), что всю свою жизнь, или, во всяком случае, почти всю, стремился совсем к другому, а вовсе не к судьбе мученика, которая мне не по плечу". Но в конце концов, наверно, доктор Панглос прав: несмотря ни на что, все к лучшему в этом лучшем из миров. Будь что будет! Винсенту "не повезло" в жизни, вот и все. "Мне далеко не весело, но я стараюсь не разучиться шутить и всячески избегаю того, что пахнет героизмом и мученичеством, - словом, стараюсь не смотреть мрачно на мрачные вещи".

Тео написал Винсенту, что неразумно отказываться от приюта в Сен-Реми из-за дороговизны. Винсент уступил. Сен-Реми так Сен-Реми. Тем хуже, если он не сможет писать на свободе. Все равно ему нельзя без конца оставаться в арльской больнице.

Сложив свой чемодан, Винсент стал ждать, когда пастор Саль сможет проводить его в Сен-Реми. В городском саду Арля он пишет свои последние арльские картины. Люди больше не задевают его, разве что посматривают с любопытством.

Стоят первые дни мая. На улице тепло, даже жарко. Винсент воспрянул духом. Он снова работает с увлечением, какого давно не испытывал. Значит, не все еще потеряно. "Я все-таки надеюсь, - снова пишет он, - что при том, чего я достиг в своем искусстве, еще придет время, когда я смогу начать писать даже в приюте". А может, он сумеет быть полезным в Сен-Реми, например станет санитаром ... Благословенное тепло!

8 мая пастор Саль предложил Винсенту проводить его в Сен-Реми. Винсент покинул Арль - Арль Японский, город солнца, город божества, которое испепелило художника. "Теперь, когда ты женился, - написал перед отъездом Винсент брату, - мы должны жить не ради великих идей, а - поверь мне - только ради маленьких" (От арльского периода сохранилось около двухсот холстов и не меньше сотни рисунков).

На страничках секс сайта отобраны анкеты с собственноличными фотографиями и видео шлюх. Вдобавок индивидуалки Чебоксар поведали подробно спектр своих интимных техник. Снимите одну из них прямо сейчас!