(Крымова Е. Н.) Моя жизнь с Крымовым Н. П.

Отец мой - художник Николай Васильевич Досекин. У него в доме бывало много художников: В. А. Серов, К. А. Коровин, А. М. Васнецов, К. К. Первухин, М. X. Аладжалов, В. Н. Мешков и многие другие.

С семьей Серовых дружба моя началась лет с десяти. Меня и мою сестру привезли на елку к Серовым, жившим тогда на Волхонке в доме Долгорукова. С той поры началась моя дружба с младшими Серовыми, отец же мой и мать были в близких дружественных отношениях с Ольгой Федоровной и Валентином Александровичем. Елки у Серовых бывали каждый год. Валентин Александрович с нами танцевал, был приветлив, но мы его стеснялись - он был молчаливый и довольно суровый на вид.

Отец мой много жил в Париже, в Латинском квартале. Серов как-то жил там одновременно с ним, и натурщица на картине "Похищение Европы" была ранее натурщицей моего отца - итальянка Беатриса.

Коровин бывал у нас очень часто, приезжал к нам на дачу в Химки, оставался ночевать, казался каким-то особенным. Зазывал всех проходящих разносчиков. Будь то раки живые, выборгские кренделя или еще что - все покупал, был щедрый, любил дарить.

Он был замечательный рассказчик. Вечерами, когда собирались у приятеля Коровина - архитектора Кузнецова или у В. С. Мамонтова, сына Саввы Николаевича, то Крымов, Москвин и другие просиживали все ночи, слушая его.

К. А. Коровин - человек был не книжный, самобытный. Одно время он жил на Балчуге в Москворецком Подворье, где жил и мой отец. Тут я его часто встречала уже будучи взрослой. Человек он был нервный, очень мнительный, несмотря на всю свою веселость. Ходил в меховых куртках, мехом вверх (даже на генеральных репетициях в Большом театре). С Николаем Петровичем Крымовым у него были очень хорошие сердечные отношения. Оба были рыболовы и могли без конца говорить об этом.

На выставках "Союза русских художников" Коровин всегда очень хвалил Л. В. Туржанского и Н. П. Крымова. Крымову говорил: "поэт, поэт".

Отец Николая Петровича был также художник, ученик Зарянки. У нас висит на стене портрет матери Николая Петровича, работы отца.

Как-то к Николаю Петровичу приезжал А. Н. Бенуа, звал его вступить в общество "Мир искусства" и увидал этот портрет. Бенуа писал в то время в Петроградской газете "Речь" статьи по искусству и в одной из них упоминал о Петре Алексеевиче Крымове и об этом портрете, который очень хвалил.

Отец Николая Петровича хотел, чтобы сын стал художником, мать же была против. Николай Петрович сначала поступил на архитектурное отделение Школы живописи, ваяния и зодчества, а потом года через два перешел на живописное.

После смерти отца Николай Петрович жил с матерью Марией Георгиевной и братом Василием Петровичем на Тверской-Ямской (ныне ул. Горького) в доме Волкова.

Крымовы жили очень скромно, но народу бывало много, никаких разносолов, но было очень весело. Спорили и пили чай, Николай Петрович пел под старинное фортепьяно, которое и сейчас стоит у меня. Голос был у Крымова большой и хороший, он даже ходил к певице Павловской пробовать его. Она рекомендовала его своему ассистенту, но за уроки надо было порядочно платить, а денег лишних не было, и вопрос о пении отпал.

С Николаем Петровичем познакомилась я в 1908-1909 годах. Я была замужем. Привел его к нам товарищ его по Реальному училищу композитор Багриновский. Мы уже знали Крымова как художника по выставке "Голубая роза". Пришел он к нам весной, был только один раз, а потом уехал с товарищем в Крым, который ему не очень понравился. Он написал там совсем мало - два-три этюда.

Через Крымова я познакомилась с рядом его товарищей-художников: Г. Б. Якуловым, С. И. Петровым, Н. П. Феофилактовым, А. А. Араповым, со скульптором П. И. Брамирским и с ближайшим другом Николая Петровича - Н. Н. Сапуновым. С Сапуновым Николай Петрович виделся каждый день: то Крымов у Сапунова, жившего на Никитской в номерах "Северный полюс", то Сапунов у Крымовых. Время Крымов и Сапунов проводили весело, ездили на бега и скачки, ходили в театр, цирк - особенно нравилась им сицилийская труппа с артистом Ди Брассо. Сапунов писал его портрет. Когда у кого-нибудь заводились деньги, то все товарищи тратили их вместе; это была богема в хорошем смысле, народ был все не жадный, щедрый. Как-то Николай Петрович написал портрет Сапунова, но Сапунову он не понравился, и он заставил его уничтожить.

С молодых лет - Николаю Петровичу было не больше двадцати пяти - он очень близко сошелся с Иваном Михайловичем Москвиным, который был старше Крымова лет на десять-двенадцать. Николай Петрович познакомился с Москвиным на благотворительном вечере в литературном кружке; для одного из киосков Николай Петрович написал декорацию русского трактира, а Иван Михайлович изображал там полового. Дружба продолжалась всю жизнь до самой смерти Москвина. Оба любили природу, рыбную ловлю, увлекались бегами, были веселые, компанейские люди. Где бы они не появлялись, начинались оживленная беседа, шутки, споры.

По приезде из Америки Москвин приехал к нам в Звенигород, ночевал и рано уходил с Крымовым на Москву-реку ловить рыбу. Рыбы не было никакой, и Иван Михайлович говорил, что ловили, как в ванне. Накануне бегов всегда покупали афишу, изучали, отмечали, но все же проигрывали.

Лето Крымовы проводили под Москвой в Серебряном бору, Мази-лове и несколько лет в Краскове, где Николай Петрович много писал. Ему очень нравилось Красково с двумя небольшими речками Пехоркой и Македонкой. Все красковские этюды были проданы на выставке "Союза русских художников". В Краскове я жила вместе с Крымовыми. Мы много ходили с Николаем Петровичем, он с этюдником, я с книгой; вообще, всю жизнь я ходила с ним вместе и на прогулки и на этюды. Я любила рвать полевые цветы, а Николай Петрович сердился: он жалел цветы и говорил, что они гораздо красивее на воле, а не в комнатах, в воде.

Жить с ним вместе мы стали с 1916 года, наняли квартиру на Пречистенке (ныне ул. Кропоткина), в Полуэктовом переулке и прожили в ней 42 года. Мастерской отдельной не было, Николай Петрович писал дома, он любил, чтобы я была рядом. И раньше, когда жил с семьей, ему не мешало, если в соседней комнате его мать сидела со своими знакомыми, пила чай, разговаривала. Человек он был суеверный и не любил никаких перемен.

Когда мы стали жить вместе, мы уже на подмосковные дачи не ездили. В 1918 году жили под Рязанью на Оке, а потом в Звенигороде в Саввинской слободе у художника А. С. Рыбакова. В Звенигороде жили очень хорошо. Кроме нас жила там Ольга Федоровна Серова с детьми, художник Н. X. Максимов, хранитель звенигородского музея В. 3. Метельский. Каждый вечер все собирались к нам на балкон, пили чай, спорили.

Николай Петрович работал очень много, переписал все, что можно было, из сада, с крылечка, с балкона. В то время он был здоров, любил ходить, писал этюды, купался, ловил рыбу, а когда начиналась пора грибов, непременно ходил по грибы. В Звенигороде мы делали очень большие прогулки и пешком и на извозчике, ездили за много верст.

Николай Петрович был очень веселый, шумный, с ним никогда не было скучно. Он интересно рассказывал о своем детстве, о быте их семьи, немного чудном: в нем было что-то от Островского.

В 1928 году мы оставили Звенигород - он надоел Николаю Петровичу - и поехали на дачу в Тарусу. Первый год мы жили на даче В. А. Ватагина, на втором этаже.

Там была чудесная терраса с видом на Оку. В это лето Николай Петрович писал очень много.

До конца своей жизни, то есть кончая 1958 годом, Крымов жил в Тарусе, но нанимали мы дачи на разных улицах. Таруса так разнообразна, что никогда не надоедала. Николай Петрович писал ее без конца, некоторые вещи не сходя с места чуть не месяцами.

И здесь мы тоже много ходили, иногда Николай Петрович брал этюдник, а иногда просто гуляли, чтобы отдохнуть. Ходили всегда вдвоем, большой компании он не любил.

Живущие в Тарусе художники навещали Николая Петровича, приносили свои работы, которые он всегда внимательно смотрел, делал замечания и очень радовался, когда находил их хорошими.

Последние годы после войны мы жили на одной и той же даче. Она ему понравилась, и мы ее не меняли, так как потом он болел, а жить там было очень удобно. Николай Петрович привязался к хозяевам, полюбил их, а они его. Когда старушка, мать хозяйки, болела, он лечил ее, ночью вставал, чтобы дать ей лекарство, не пропустив ни разу положенного часа.

Последнюю свою картину 1957 года он писал с большим подъемом и большим трудом. Мы устанавливали ему мольберт, все принадлежности, усаживали его. Это было очень тяжело. Но несмотря на все боли, он все же каждый день смотрел на небо и сердился, если нельзя было писать.

Для театра Николай Петрович работал несколько раз. Первая его постановка была у Незлобина, по приглашению Ф. Ф. Комиссаржевского он писал декорации для пьесы Островского "Не было ни гроша, да вдруг алтын". Позже для этой пьесы он делал эскизы для четвертой студии Художественного театра, где ее ставил М. М. Тарханов. С В. Г. Сахновским Николай Петрович работал в театре Корша, ставили "Бесприданницу" и "Волки и овцы" Островского. Николай Петрович делал эскизы и костюмы.

В Художественном театре Крымов оформил три спектакля: "Унтиловск" Л. Леонова, "Горячее сердце" и "Таланты и поклонники" Островского.

Почти 50 лет прожили мы с Николаем Петровичем Крымовым, вся жизнь которого прошла в творческих поисках и в подвижническом труде художника.